– А чего вы… чего вы деретесь‑то, – он слезливо заканючил. – Товарищи, вы все видели! Они меня избили! Милиция! Позовите милицию! Я… я заявление напишу!

Вместо милиции подошли дружинники с красными повязками на рукавах.

– Гражданин, чего хулиганим? – сурово обратилась к Весне дородная тетя, чем‑то напоминающая бронепоезд, тот самый, который «стоит на запасном пути». – Чего хулиганим, я спрашиваю?

По обе стороны от неё встали два мужичка с повязками. Однако, похоже, та ни в чьей помощи не нуждалась и вполне могла отправить того же Весну в нокаут.

– Я… я тут ни при чем, – испугано залепетал горе‑музыкант. – Это все они, они… Они первые напали!

– Они?

Дружинница грозно насупилась, повернулась… и вдруг рубленое лицо ее озарилось самой доброжелательной улыбкой, отчего тетушка сразу похорошела и стала напоминать знаменитую Фрекен Бок из мультфильма про «Карлсона».

– Мариночка, добрый вечер!

– Здравствуйте, Агриппина Федоровна! – как ни в чем не бывало поздоровалась Метель.

Ого! Они, кажется, неплохо знакомы.

– Как Мариночка, батареи не текут?

– Нет, все в порядке, спасибо.

– Ах, Мариночка, как хорошо, что я вас встретила! – Агриппина Федоровна улыбнулась еще шире, показав несколько золотых коронок. – Вы меня к себе в салон не запишете? Хотелось бы, знаете, к первому мая, с прической.

– Конечно, конечно, Агриппина Федоровна. Вам на какое время удобно?

Видя такое дело, Весна бочком‑бочком убрался в кусточки. Пьяный‑пьяный, а сообразил, что ему тут не светит! Правда, исчезая, прошипел что‑то угрожающе себе под нос, словно какой‑нибудь конченый гопник. Типа, еще встретимся на узкой дорожке.

– Сань, – вдруг обернулся ко мне Хромов. – А ты чего тут?

Я пожал плечами:

– Стреляли…

Первое мая я провел, как обычно. Утром всем коллективом сходили на демонстрацию, потом посидели с родителями, ну, а ближе к вечеру спустился к Гребюнюку на проводы.

С гражданской жизнью Серега прощался у матери. По такому случаю тетя Вера напекла пирогов и сварила столько холодца, что хватило бы на целую роту. А народу было немного: какие‑то престарелые родственники, пара парней и девчонок из ПТУ, и, конечно, Валентина, спешно вернувшаяся из Иванова. По такому случаю она прервала командировку.

Никто не выглядел ни грустным, ни подавленным, отслужить в армии в те времена считалось для парня почетным. Особо от службы не «косили», не считая разного рода неформалов, да и вообще, к не служившим относились с подозрением «что‑то с ним не так». Вот, как со мною… Вообще‑то, и мне должны были из военкомата повестку прислать.

По телевизору показывали фильм «В Сантьяго идет дождь», но собравшаяся за большим столом компания смотрела его краем глаза. Новобранцу, в виду особого случая, разрешили выпить три стопочки водки. Но, только три, за чем строго следила Валентина. Маленькая, красивая, она казалась Дюймовочкой на фоне могучего Гребенюка!

– Служи достойно, получишь отпуск, – напутствовала парня невеста. – Звони, как будет возможность. Письма два раза в неделю пиши. Я тебе тоже буду.

– А если далеко отправят? – уточнил призывник. – Тогда не опустят в отпуск.

– Отпустят, – спокойно заверила Валентина.– Смотри только, ничего там не натвори!

«Не плачь девчо‑онка, пройдут дожди‑и…»

Выключив телевизор, затянула сидящая слева от меня тётя Вера, и слегка подвыпившие гости подхватили нестройным хором.

«Солдат верне‑отся, ты только жди!»

Молодежь быстро переместилась в Серегину комнату и устроила танцы…

Чарующий баритон Джо Дассена запел «Индейское лето»:

'On ira…

où tu voudras, quand tu voudras

Et on s’aimera encore, lorsque l’amour sera mort'

Мне танцевать не хотелось. Жаль, не смогла приехать Наташа, жаль… Улучив момент, я вывел Гребенка в коридор:

– Ну, что тебе сказать, Серега? Служи. Свидимся!

– Сань… – Гребенюк улыбнулся. – Спасибо тебе… за все. И за Валентинку – тоже… Помнишь, как тогда, в подвале…

– Ладно, Серый, не кисни.

– Да кто киснет‑то?

И в самом деле…

'Карате, карате!

Очень просто заболеть каратэ.

Каратэ, каратэ!

Но не просто овладеть каратэ.'

В комнате Гребенка лихо отплясывали под заводную песенку группы «Лейся, песня». Кто из тогдашних солистов группы ее пел? Кипелов? Расторгуев? Впрочем, обоих тогда никто толком не знал. Была просто «Лейся, песня», уже именовавшаяся по‑модному – не ВИА, а «группа».

'Через две, через две зимы,

Через две, через две весны…'

В большой комнате было свое веселье… И правда, чего грустить‑то? В армию же, не в тюрьму! Хотя, сесть Гребенюк запросто мог бы, причем не раз… Мог. Но, вот не сел же! Еще б телефоны… Чернобыль предотвратить…

Простившись с Серегой, я спустился вниз, заглянул в почтовый ящик… Ага, есть! Апрельский номер «Техники молодежи», наконец, пришел! Я вытащил журнал… из ящика выпал небольшой конвертик…

«Призывнику Воронцову А. М. предлагается…»

Ну, вот она, повестка…

– Ну‑с, молодой человек, я же говорил, что мы ещё встретимся!

Сухопарый, с седоватыми висками, доктор поправил большие роговые очки и очень заинтересованно уставился на меня «особенным профессорским взглядом». Так смотреть могут только врачи и милиционеры. Только у людей реакция на взгляд разная. Если доктору хочется всё сразу рассказать откровенно‑откровенно, то перед милиционером изо всех сил пытаешься изобразить эту самую откровенность, тщательно запоминая всё ранее сказанное, чтобы, не дай Бог, не проколоться на наводящем вопросе.

– Ну что, будем снова обследоваться, – улыбнулся он, рассматривая направление из военкомата и как‑то по‑особому покачал головой. – Настойчивые там люди, как только парню восемнадцать «стукнуло», тут же загружают врачей работой. Мы же только осенью дали заключение об отсрочке. Они что, думают, что за полгода…

Он как‑то по‑особому хмыкнул, и я его понял. Я знаю, насколько загружены врачи работой с настоящими проблемными пациентами, а их постоянно ещё отвлекают на такие «профилактические» осмотры, которые без надлежащей динамики наблюдения за человеком не способны выдать реальный результат о психическом состоянии. А типовые отписки «на учете не состоит» вовсе не означают, что обследуемый без проблем. И эти проблемы потом очень даже проявляются во время прохождения срочной службы.

– Не обращайте внимания, с возрастом всё чаще начинает проявляться старческое брюзжание, это наши давние межведомственные дела, – Он взял мою карточку и пролистал, останавливаясь на некоторых результатах обследования. – А вы не беспокойтесь. С вами как раз всё понятно. Вы же у нас на учете ещё состоите. Так что проведем обследование по полной программе: сделаем МРТ, возьмём анализы, психолог с вами побеседует… ну и, скорее всего, уже выпишем заключение: годны вы к строевой службе или нет. Так что, полежите в стационаре, отдохнёте от работы… Кстати, тут не написано, Вы где работаете? Кто по профессии?

– В газете «Заря», журналист, – я вытащил удостоверение.

– А‑а! – приподняв очки, протянул профессор. – Так вы и есть тот самый Воронцов! То‑то я и смотрю, фамилия знакомая… Читал, читал ваши статьи. Занятно… и хлестко! Особенно, когда про милицию пишете. У меня зять, знаете, следователем работает, так он… А, впрочем, мы отвлеклись.

Я сидел на стуле напротив него и улыбался. Да, за полгода многое может произойти. Я из обычного школьника трансформировался в известного журналиста, а он из рядового лечащего врача стал руководителем. Теперь у него собственный кабинет с золоченой табличкой на двери «Заведующий отделением Резниченко П. П., д. м. н., профессор». Профессор Резниченко в Зареченске считался крутым… впрочем, не только в Зареченске.