Решившись, я отвел «второй раз именинницу» в сторону, за деревья, протянул кассету:

– Понимаю, у тебя все есть. Но вот этого пока что ни у кого нет, точно! Даже у тебя. Наслаждайся!

Сказал, и чмокнул в щечку. День рожденье же!

– А вот и послушаю! Ребята, дайте‑ка сюда маг!

– Эй, Коломбина, ты не прячь в ладони глаза… – запел Владимир Кузьмин и группа «Динамик»…

Еще в редакции, я нарочно подкрутил пленку на эту песню.

Метель выслушала ее до конца. Потом отошла к деревьям. Обернулась, позвала меня. Я думал скажет спасибо… Ан нет!

– Что ж ты ко мне клеится‑то стал? – сузив глаза, с презрительной усмешкою спросила девчонка. – Ты же меня не любишь! А‑а! Понимаю. От папашки моего что‑то понадобилось, да?

Я стоял молча и не знал, что ответить.

– Ой‑ой‑ой ой‑ой… Коломбина‑а… – снова донеслось с кассеты.

«Проницательная девушка…» – отметил я, судорожно соображая, что ей ответить.

Признаться во всем? Нет, ни в коем случае! Метель та еще штучка, если догадается, что у меня есть заинтересованность в этих отношениях, так сразу же веревки из меня вить начнет! А что если сыграть на ее чувствах бунтарства? Заявить ей, что все это делается назло ее богатому отцу? Очень рискованно. Можно сделать себя заложником ее настроений. Гнуть в сторону романтики? Флирт, шутки, осторожно уйти от ответа… нет, это еще опасней. Она не дура, чтобы купиться на такую дешевку.

Вспомнив, что лучшая защита, это нападение, я пошел в контратаку.

Лёгкая улыбка тронула мои губы. Не искренняя, а скорее усталая, почти снисходительная.

– От твоего отца мне ничего не нужно, – мой голос прозвучал спокойно, даже лениво. – Ты считаешь, что обязательно должна быть какая‑то причина, кроме тебя самой? И вообще, может, это ты ко мне клеишься?

Демонстрируя полнейшую расслабленность я облокотился на ствол молодого клёна, но тонкое деревце спружинило, осыпав нас оставшимися на ветках листьями. Это получилось неожиданно и весьма эффектно.

Она заморгала. Быстро‑быстро. Ее уверенность дала первую трещину.

– Я?.. – она попыталась засмеяться, но получилось нервно и скомкано. – Это с чего бы⁈

– Ну давай посчитаем, – я принялся загибать пальцы. – Сначала ты заставляешь меня целовать тебя на глазах у всей твоей тусовки. Потом эти странные танцы и цветы. Потом поцелуй в щечку, и просьба проводить до дома. А теперь, когда я решил тебе просто подарить кассету, искренне, без всяких помыслов, от чистого сердца, узнав у ребят, что у тебя второй день рождения, на который тебе все дарят подарки, ты меня в чем‑то подозреваешь. Может, это ты что‑то от меня хочешь, а теперь проверяешь, насколько я готов играть по твоим правилам? Может, это ты ведешь свою игру, Коломбина, а я просто пешка на твоей доске?

Я видел, как она опешила. Она явно готовилась к оправданиям, к лести, к попыткам переубедить, к чему угодно, но не к такому повороту. Ее уверенность пошатнулась. В ее глазах промелькнула растерянность, тут же сменившаяся, холодным, хищным азартом. Игра пошла не по её правилам, и от этого стала для нее только интереснее.

– Я веду игру? – она выдержала паузу, собираясь с мыслями. – Какая у меня может быть игра с простым районным журналистом?

Ее взгляд снова стал острым, изучающим.

– Вот именно это я и пытаюсь понять, – парировал я. – Может, тебе скучно. Может, ты проверяешь, как далеко я могу зайти ради тебя. Может, ты просто используешь меня, чтобы позлить своего отца. В конце концов, я не самый подходящий кандидат для дочери дипломата, верно?

Я произнес это с такой легкой, ироничной улыбкой, что это прозвучало просто как констатация факта. Я не отрицал ее предположение, я переворачивал его с ног на голову, делая ее главной интриганкой.

Метель закусила губу. Она смотрела на меня, и в ее взгляде я читал борьбу. С одной стороны, злость от того, что ее раскусили (или сделали вид, что раскусили). С другой, азарт. Ей стало интересно. Я перестал быть предсказуемым.

– Ты думаешь, я такая сложная? – наконец произнесла она, и в ее голосе снова появились знакомые нотки кокетства, но теперь с примесью уважения.

– Я думаю, ты сама не всегда знаешь, чего хочешь, – сказал я мягче. – И поэтому мне с тобой интересно. Загадочное всегда притягивает. Даже если это только игра.

Я пожал плечами и развел руками, давая понять, что разговор окончен. Я забросил крючок. Теперь нужно было дать ей время его заглотить.

– Кассету все же возьми, это все‑таки подарок.

Я повернулся и сделал несколько шагов к выходу из парка.

– Сашка! – остановила она меня. Я обернулся. Она все еще стояла на месте, сжимая в руках красную кассету. – Ты… в общем, спасибо за подарок. Приятно. Правда.

Утро в редакции началось с привычного стрекота печатных машинок. Я сел за стол, отодвинул в сторону вчерашние гранки. Вздохнул. Как не откладывай, а статью закончить надо. Хотелось бы конечно что‑то острое, злободневное, но что можно написать о плановом посещении обычного магазина «Спорттовары».

«Коллектив магазина… правофланговый… победитель в соцсоревновании… встречает каждого покупателя с неизменной улыбкой и готовностью помочь…» – клацали клавиши «Ятрань».

Я писал легко, материал был простой и позитивный. Но на полуслове мои пальцы замерли. Потянулся было за записями, и насторожился.

Что‑то было не так.

Я всегда кладу блокнот слева от пишущей машинки, параллельно. Ручка – сверху, колпачком от себя. А сейчас блокнот лежал под углом в сорок пять градусов. Ручка сдвинута на пару сантиметров вправо, и колпачок смотрит вбок.

Мелочь. Пустяк. Можно было бы списать на уборщицу, которая протирала пыль вечером. Но она никогда не двигала мои вещи. Она аккуратно обходила их тряпкой, ворча, что я захламляю стол.

Я медленно оглядел кабинет. Плотников увлеченно ретушировал вчерашние фото, Людмила Ивановна звенела чашкой у чайника, кто‑то громко спорил по телефону. Всё выглядело обычно.

Но щелчок в сознании уже прозвучал. Кто‑то был за моим столом.

«Кто сидел на моём стуле, и сдвинул его с места?» – прозвучала в голове классическая фраза, но я не успокоился, сделал вид, что поправляю бумаги, и незаметно открыл верхний ящик. Папка с черновиками лежала ровно, но закладка‑ленточка в блокноте с контактами была перевернута. Я всегда вкладываю ее красной стороной вверх. Сейчас торчала синяя.

Так‑с…

Это уже не случайность. Осмотр. Аккуратный, профессиональный, но не идеальный. Кто‑то искал что‑то у меня на столе.

Вопросы возникали один за другим. Зачем? Что искали? Фотографии отца Метели? Они лежали в портфеле, дома, надежно спрятанные. Сомнительно, что это Виктор Сергеевич. Он вообще не догадывается о слежке. Тогда кто? Тот, второй незнакомец, которому он передавал секретные документы? О нем вообще ничего не известно, он темная лошадка. Вполне возможно.

Или это слежка другого рода? Может, Серебренников дал команду проверить меня глубже после нашей встречи?

Я закрыл ящик, стараясь дышать ровно. Паника была худшим советчиком. Нужно было работать дальше, но теперь с двойным вниманием.

– Александр, как продвигаются «Спорттовары»? – из своего кабинета высунулся Николай Степанович. – К обеду сдашь?

– Да, почти готово.

– Отлично. Зайди потом, обсудим твой следующий материал.

А может… Николай Степанович? Нет, точно не он. Николай Степанович совсем другой человек, он бы спросил прямо.

Значит, моя персона стала кому‑то интересна. Достаточно интересна, чтобы рисковать и обыскивать мое рабочее место.

Я дописал статью, пошел к Плотникову, чтобы он вычитал. Свежий взгляд на текст всегда лучше «выискивает блох». Так мы давно уже договорились, я читаю Серегины статьи, а он мои.

Плотников возился с негативами, но его обычная сосредоточенность сменилась теперь настороженной рассеянностью. Он нервно покусывал губу, взгляд его то и дело скользил по столу, будто что‑то проверяя.