Он снова посмотрел на меня, и в его глазах загорелся холодный, почти фанатичный огонь.

– А такие люди, как твой отец, как Хромов… они нам мешают. Они – локомотивы. Их «Сеть», их портативная связь… это не просто телефоны, дурак! Это фундамент для новых технологий. Если вы успеете всё это построить, вы рванете вперед так, что догонять будет бесполезно. Вы откинете нас  на десятилетия назад. Этого допустить нельзя. Никогда.

В его словах не было личной ненависти. Была лишь леденящая душу, абсолютная убежденность в своей правоте.

«Солдат холодной войны, крестоносец от технологий, чья миссия – не дать СССР сделать рывок в будущее», – подумал я. Вслух прошептал:

– И ради этого вы готовы убивать?

– Только ради этого и стоит убивать, – без тени сомнения ответил он. – Ради глобально, великой и исторической цели! И сейчас, Воронцов, я исправлю свою ошибку. Ты стал слишком большой помехой.

Он медленно поднял пистолет на вытянутой руке и направил мне в лицо.

Мысль о том, что все закончится вот так, на грязной крыше, от пули наемного убийцы, была невыносимой. Но паника – верный путь к смерти.

Я заставил мозг работать.

Нужно найти выход. Найти хоть что‑то, что может сейчас помочь, например…

В полуметре от меня я заметил старый, ржавый монтажный крюк, часть какой‑то давно разобранной антенной конструкции. Он был тяжелым, угловатым и лежал в тени.

– Прощай, журналист, – голос «Сокола» прозвучал как приговор. – Жаль, ты не сможешь прочитать свой некролог в любимой газете.

Тратить драгоценные мгновения на глупые разговоры я не стал. Вместо этого рванул вперед и вниз, делая словно бы нырок. Левой рукой схватил тяжелый, шершавый крюк, а правой, вытянутой для равновесия, изловчился и с силой снизу ударил по его вооруженной руке.

Раздался оглушительный выстрел. Пуля со свистом прожгла воздух в сантиметре от моего виска и ушла в ночное небо.

– Черт! – выпалил Сокол.

Но выстрелить повторно я ему не дал – саданул со всей мощи крюком по руке противника.

Пистолет с лязгом отлетел в сторону, ударился о бетонный парапет и исчез в темноте, сорвавшись вниз.

Сокол ахнул от неожиданности и боли – я почувствовал, как под моим ударом хрустнули его кости. Но он был профессионалом. Шок длился долю секунды.

Противник попытался схватить меня, но я, все еще сжимая в руке крюк, нанес ему короткий, рубящий удар по ребрам.

Сокол хрипло выдохнул, отшатнулся, но удержался на ногах и с силой лягнул меня в колено. Боль пронзила ногу, и я чуть не рухнул. Настал моя очередь грязно выругаться.

Мы сцепились на крыше, стараясь не подходить к краю. Два силуэта, слившиеся в одном смертельном танце. Он пытался применить какой‑то боевой прием, я отбил его грубой силой и этим дурацким крюком, который теперь стал моим единственным оружием.

Противник был сильнее и быстрее. Но я боролся с яростью загнанного зверя, за отца, за Колю, за себя. И это придавало мне силу. Сокол применил какой‑то приём, и я упал на спину. Он тут же рухнул на меня, стараясь вцепиться в горло. Я понял, что у него появилось преимущество, что единственный выход не дать ему уйти, это подкатиться к краю крыши и…

В этот момент через раскрытый люк на крышу ворвался Сидорин, а за ним ещё несколько человек с оружием в руках.

– Стоять! Руки вверх! Ни с места!

Сокол ослабил хватку и я, хрипя и задыхаясь выполз из‑под него и попытался перевести дух. Казалось, все кончено.

– Вставай! – рявкнул противнику Сидорин, не сводя с него дула пистолета. – Живо!

Сокол медленно поднялся на ноги. Его лицо, освещенное яркой луной, казалось ослепительно белым, каким‑то не человеческим, а глаза блестели холодной злобой и решимостью. Он посмотрел на Сидорина, потом на меня, и в его глазах вспыхнуло понимание. Плен. Допрос. Позорный провал. Для такого, как он, это было хуже смерти.

– Руки выше, чтобы я видел! – скомандовал Сидорин, делая шаг вперед.

Но Сокол не выполнил приказ. Словно заряженная пружина, он резко рванул к краю крыши.

– Стой! – закричал я, инстинктивно понимая его замысел.

Достигнув парапета, Сокол перекатился через него и исчез. Мы бросились к краю. Внизу, на уровне четвертого этажа, проходил узкий бетонный карниз, окаймлявший здание. Сокол, прижавшись к стене, передвигался по нему, направляясь к пожарной лестнице на торце соседнего дома, стоявшего практически встык с этим.

– Остановись! Убью! – прицелился Сидорин, но стрелять было опасно – внизу во дворе были люди.

Мы видели, как его пальцы цепляются за шершавый бетон, как его тело напряжено в неестественной позе. Он был почти у цели, до лестницы оставалось всего пару метров. Еще одно движение…

И в этот момент его нога, ищущая опору, наступила на рыхлую, осыпавшуюся за долгое время штукатурку. Бетон под ней хрустнул и обвалился. Опора исчезла.

На лице Сокола, на мгновение освещенном светом из окна, не было ужаса. Лишь мгновенная, всепоглощающая пустота.

Он сорвался вниз в полной, зловещей тишине. Крика не было. Лишь один‑единственный, тошнотворно‑глухой, влажный удар, донесшийся с асфальта двора. Звук, который, как мне кажется, я не забуду никогда. Звук жизни, оборвавшейся в одночасье.

Я стоял, вцепившись в холодный парапет, не в силах оторвать взгляд от темного пятна, распластавшегося внизу. Сидорин, тяжело дыша, медленно опустил пистолет.

– Все… – он протер ладонью лицо. – Все кончено. Мы потеряли важного свидетеля, который мог бы вывести нас на главного врага.

Произошедшие события совершенно выбили меня из ставшей уже привычной колеи. Я уставал так, что порой хотелось бросить всё, и попытаться вернуться обратно, в тот свой мир, где я был пусть уже немолодым и не здоровым человеком с кучей проблем, зато я знал, что «осталось немного» и было что реально вспомнить. Но я понимал, что того мира уже нет и не будет. Что я основательно «подпортил» его. Поэтому жил, работал, встречался с друзьями, ходил на какие‑то бесконечные допросы, очные ставки, отвечал на кучу однообразных вопросов и ждал, когда же это всё закончится.

Родители вернулись в конце мая. Довольные и слегка загорелые. Ни на каком «Юге» они, конечно, не были, отдыхали в Ленобласти, под Зеленогорском, в пансионате «Восток 2». Но, чтобы поддержать версию пребывания на Черноморском курорте, им организовали посещение солярия, где они загорели до требуемого уровня. А ещё были длительные пешие прогулки по Финскому заливу, сосны, дивные песчаные пляжи – красота. Вот только вода в заливе была еще холодной, зато с погодой повезло – солнышко! Так что – гуляли…

Мама есть мама. Первым делом бросилась к холодильнику, чтобы проверить, не голодал ли её сынок в их отсутствие. Но я накануне хорошо затарился, забил холодильник и шкафы продуктами, даже смог купить свежие фрукты и зелень, Так что мама оказалась более чем довольной и тут же принялась за готовку. В доме сразу запахло уютом и вкусной едой.

– Если бы ты знал, какие нам организовали экскурсии! – восхищенно делилась впечатлениями мама, разбирая чемоданы, пока на плите что‑то там кипело. – В Ленинград, в Комарово. Правда, в Комарово я ездила одна. Матвей работал…

– Надя! – перебил её отец, отойдя от окна, и погрозил пальцем. – Тсс! О работе моей никому. Предупреждали же.

– Да, да, я помню… – отмахнулась мама, в принципе не приемлемая никакого вранья, и перевела разговор на другую тему. – Смотри, какая футболочка! Тебе в самый раз. В ДЛТ купили. А ну‑ка, померяй!

– Да мам, мне на работу пора уж… Материал по «последним звонкам» горит!

– Так! Сначала пообедаем, потом на работу, – сказала мама не терпящим возражения голосом и смерила нас с отцом строгим взглядом. – А то этот вон тоже сейчас усвистает.

– Да я быстро, на машине туда‑сюда, – улыбнулся родитель и заметив, что мама нахмурилась, взглядом показал, что «это даже не обсуждается». – Сань! Вместе поедем, подвезу. И вообще, пора тебе на права учится.