— Ну, это еще по-божески!

— Так у него больше и не было. Значит, не знаете, кто бы мог быть?

— Не, не знаем…

Простившись с участковым, мы направились к киоску «Союзпечать».

— Дедушка газету просил купить, местную. Ну, если уже есть…

— Нашу «Зарю», что ли? — я пожал плечами. — Может, уже и есть… Но, скорее, завтра. Да, точно, завтра!

Девушка наклонилась к окошку:

— «Заря» у вас есть?

— Последняя! Три копейки с вас.

Взяв газету, Наташа развернула листы:

— Ох, какие фотки! Ой, я этого знаю… И статья… «В колхозе „Золотая Нива“ был праздник…» Ой! «Золотая Нива»! Я там в пионерлагере в детстве была… Интере-есно! Нет правда — интересно написано… И вон, фотографии… Авторы. Сергей Плотников и… и Александр Воронцов!

Ахнув, девушка вскинула глаза:

— Саш! Это твоя статья, да?

Я и сам не мог поверить в это. Вышла статья, а это значит, что я выполнил условие отца и теперь…

Мне хотелось скакать на месте, кричать и веселиться, но я сдержал эмоции и с наигранным равнодушием произнес:

— Моя статья? В самом деле? Можно взглянуть?

Девушка протянула журнал. И в самом деле «Александр Воронцов». Черт, как же было радостно на душе. Я так не радовался, когда в «Ведомостях» первый раз в 2012 опубликовал свою первую аналитическую статью про криминал в южных регионах области. А тут, по сути своей, совсем крохотная статейка о событии, о котором все скоро забудут… Но меня просто распирало от радости!

— Поздравляю! — сказала Наташа, обняв меня.

Мы бы еще некоторое время погуляли, но закончился обеденный перерыв, нужно было возвращаться на работу. Мы договорились с Наташей встретиться завтра, так как сегодня вечером у нее были какие-то неотложные дела.

Оставшиеся полдня я находился в состоянии эйфории. Мне что-то говорили, куда-то отправляли, грузил какие-то коробки, официально то я был еще грузчиком, но мыслями был далеко от всего этого. Приятно, черт возьми! Получилось!

А как же удивятся дома…

Родители были на кухне. Свежезаваренный чай дымился в чашках. Мама резала пирог с яблоками, отец читал свежий номер журнала «Техника молодёжи». Я разулся у порога, вошёл на кухню, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, и положил на стол рядом с сахарницей свежий, ещё пахнущий типографской краской, экземпляр «Зари».

— Что это? — не отрываясь от журнала, спросил отец.

— Газета, — ответил я, садясь на свой стул. — Сегодняшний номер.

Отец бросил быстрый, ничего не выражающий, взгляд на серую бумагу и вернулся к чтению.

— Ага. Положи на полку. Как-нибудь почитаем.

Мама потянулась к газете. Я улыбнулся. Сердце матери всегда ярче чувствует.

— Ой, свежий номер! Давайте посмотрим, что пишут.

Она развернула шуршащие страницы, пробегая глазами заголовки. Я молча наблюдал, как её взгляд скользит по колонкам, замедляется и наконец останавливается. Её пальцы коснулись небольшой заметки в нижнем углу третьей полосы.

— Матвей… — её голос дрогнул. — Матвей, глянь-ка…

— Я потом почитаю…

— Да ты глянь! Сейчас!

Отец нехотя оторвался от статьи про лунный модуль.

— Ну, что там ещё?

— Смотри, — она ткнула пальцем в газету. — Вон. Статья. «В колхозе „Золотая Нива“ был праздник…».

— Еще я такое не читал! — фыркнул тот.

— Да я про другое! Там… вон, смотри, кто автор.

Отец нахмурился, прищурился, наклонился ближе и прочёл вслух, с каменным лицом:

— Александр Воронцов, — он поднял на меня глаза. — Это что, шутка? Ты что, действительно это написал?

— Да, — кивнул я. — Это моя первая опубликованная заметка.

Мать всплеснула руками, её глаза заблестели, а лицо озарила счастливая улыбка.

— Сашенька! Поздравляю! Молодец! Надо же, совсем как настоящий журналист! Я всегда знала, что у тебя талант!

Она, пахнущая пирогом и духами «Красная Москва», обняла меня и, запустив пятерню в волосы, уткнулась носом в плечо. Я улыбался в ответ, но мой взгляд был прикован к отцу. У нас был уговор. И я его выполнил. Теперь слово за ним.

Отец молча перечитал заметку ещё раз, и на его лице появилось выражение лёгкого раздражения. Отложив газету, он выпил чай, со стуком поставил чашку на стол, отодвинув блюдце с куском пирога.

— Ну, поздравляю, — произнёс с лёгкой издевкой. — Заметку про яблоки и доярок написал. Мировое событие.

— Это начало, — парировал я. — И… у нас был уговор. Мы договаривались.

— Договаривались, договаривались, — он провёл рукой по лицу, помолчал, глядя на меня тяжёлым, усталым взглядом и сдался. — Ладно. Слово я сдержу. Работай в своей газете. Но чтобы учёба не страдала. Высшее образование все равно должно быть, пусть даже и филологическое.

Мы с мамой переглянулись и подмигнули друг другу. Я не ожидал, что отец так легко сдастся, и оказался прав. На этом сюрпризы не закончились.

— И ещё, — он на мгновение задумался. — Чтобы к двадцати пяти годам у тебя была своя жилплощадь. Я не намерен содержать взрослого дармоеда, который яблоки в колхозе считает.

— Матвей! — с упреком протянула мать. — Ну ты чего? Ну какая жилплощадь?

— А что, я разве не прав? — сквозь зубы протянул отец. — Им там, в редакции, жилье дают? Нет. А у нас в институте дают! Встал бы в очередь, выждал, а потом уже…

— Матвей!

— Да ну вас!

Он встал из-за стола, взял свой журнал и, не оглядываясь, вышел в зал, к телевизору. Дверь за ним прикрылась.

Мать вздохнула, погладила меня по руке.

— Не обращай внимания. Он просто… он волнуется за тебя. Он хотел, как лучше. Ты пойми, для него радиотехника — это смысл всей жизни. Он не понимает твоего выбора.

— Я знаю, — тихо сказал я. — Но это мой выбор.

Я смотрел на газету, на своё имя, напечатанное неровным типографским шрифтом. Это была маленькая победа. Очень маленькая. Но моя.

За стеной включился телевизор. Бодрый голос диктора вещал об успехах в освоении космоса. Мой отец сбежал в мир, который он понимал. В мир схем, транзисторов и ясных, логичных законов физики.

А я остался на кухне, со странным осадком в душе, горьковатым, как остывший чай.

Утро. В квартире — тишина. Я проснулся рано, но не вставал, позволив себе немного понежится в мягкой постели. Прислушался к этой приятной тишине, какая бывает только в родном доме. И только когда из кухни раздалось аппетитное шкворчание встал.

Отец уже ушёл на завод — его чашка стояла в раковине невымытой, на блюдце — окурок папиросы «Беломор». Мать хлопотала на кухне, жарила яичницу, поглядывая на меня с тревожным одобрением.

— На работу сегодня? — спросила она, делая акцент на слове «работа» так, будто это было что-то сравнимое со спасением человечества или полетом в космос.

— Ага, — крикнул я из ванной.

Мать начала говорить, как сильно гордится мной, но из-за шума льющейся из крана воды я ее не слышал.

Мысль об отце не отпускала. Его упрямое нежелание принять мой выбор задевало. Что это? Простой отцовский контроль? Нет. Это страх. Страх человека, выбравшего однажды ясный, предсказуемый мир законов Ома и Кирхгофа, перед хаотичным, непредсказуемым миром слов, мнений и, что куда страшнее, правды. Он мог собрать приёмник из ничего, но разобрать ложь, скрытую между строк официальных отчетов, был не в состоянии.

Его мир рухнул, по крайней мере он так считал, когда я отказался пойти по его стопам. И вместо того чтобы распахнуть окно навстречу к новым горизонтам, отец пытался законопатить щели старыми, отсыревшими схемами. Причем не только себе, но и мне. Такая вот странная родительская забота.

Его любимый журнал «Техника молодёжи». Я вспомнил, как вчера вечером он склонился над ним с карандашом в руке, вдохновлённо разглядывая рисунки космических станций и подводных городов. Он читал о будущем, но не видел, что оно уже наступает, причём не в виде фантастических луноходов, а в виде тихой, неумолимой технической революции на его же собственном рабочем месте.