Я открыл дверь на кухню и ощутил густой аромат, сладковато‑горький от пайки и перегретого металла. На столе, вместо завтрака, громоздились магнитофон «Электроника», осциллограф и куча приборов, соединённых проводами. Коля, склонившись над блокнотом, лежащем у него на коленях, что‑то черкал карандашом, пытаясь найти закономерность в результатах исследования. Отец продолжал следить за показаниями приборов, записывая контрольные замеры на вырванном из тетради листке. Множество смятых листков с перечеркнутыми крест‑накрест записями валялись на полу.

– Не может быть, чтобы это была просто случайность! – бубнил отец, не обращая внимание на моё присутствие.

Он снова запустил запись. Из динамика полилось ненавистное, монотонное: «ти‑ти‑та‑та‑ти‑та‑та‑та…» Похоже они так и не расходились со вчерашнего дня.

– Слишком правильный ритм, – он сделал многозначительную паузу. – Это код. Должен быть код! К тому же мы сами видели откуда шел сигнал.

– Согласен, Матвей Андреевич, – Коля, бледный и не выспавшийся, впился взглядом в зелёный глаз осциллографа. – Но все стандартные шифры не подходят. Может, это числа? Координаты?

Я пробрался к плите, поставил на огонь чайник, достал сыр, масло, колбасу, хлеб и сделал бутерброды. Когда чайник закипел, заварил крепкий чай, достал стаканы с подстаканниками, сахарницу и молча поставил всё это на поднос. На какой‑то миг узники крепости разума вернулись в реал, практически на автомате съели по паре бутербродов, выпили чай и снова погрузились в решение головоломки вселенского масштаба. Я плюхнулся на табурет в углу, обхватил голову руками, пытаясь вытеснить из головы всю лирику межличностных отношений. Образ Наташи, преследующий меня всю ночь постепенно отошёл на второй план, а потом, когда мой блуждающий и несфокусированный взгляд уперся в стрелку вольтметра и вовсе исчез.

Она ритмично дёргалась в такт сигналу. Короткий импульс – маленький скачок. Длинный – стрелка замирала подольше. Это монотонное подёргивание показалось мне не случайным. Я смотрел отрешенным взглядом, пытаясь вспомнить что‑то важное, и в ушах вдруг отозвалось эхо из другого времени… Противный, скрежещущий звук из колонок старого компьютера…

…пшшш‑кшшш‑диии‑кшшш…

Старый, допотопный модем и его уже классическое шипение при подсоединении к сети.

Я моргнул, отгоняя наваждение. Но оно не уходило, а, наоборот, набирало силу. Стрелка вольтметра… цифровой шум… попытка соединения… Другой мир, другие технологии, но принцип… Принцип‑то один! Передача данных. Нули и единицы, выраженные не цифрами, а звуком, его длительностью и тоном.

Сердце вдруг ёкнуло и забилось с новой силой. Я поднял голову и посмотрел на отца и Колю, увлеченных своим спором.

«Диал‑ап модем… – пронеслось в голове. – Самый древний, на 56К. Он так же орал в пустоту, договариваясь с миром. RTTY… радиотелетайп… Да это же одно и то же!»

Я понимал, что не могу выложить им всю правду. Не могу сказать: «Да бросьте, это же как в девяностых!». Но я мог подтолкнуть. Осторожно, как сапёр на минном поле.

– Пап… Коля… – мой голос прозвучал хрипло. Я прокашлялся. Они обернулись, на лицах – усталое ожидание.

– А что если… – я медленно подошёл к столу и ткнул пальцем в осциллограф, – вы ищете не там? И всё не так сложно…

– Не так сложно? – нахмурился отец. – Саш, уровень аппаратуры говорит…

– Не в аппаратуре дело, – перебил я. – В идее. Вы исходите из того, что это шифр. Что его нужно взломать. А что если это… не шифр вовсе?

Коля смотрел на меня с недоумением.

– Как это не шифр? Тогда что?

– А что если это просто… текст? – выдохнул я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – Обычные буквы. Или цифры. Просто переданные… другим способом. Не как в Морзе, а… – я запнулся, подбирая безопасные слова, – как в телетайпе. Где есть не точка и тире, а, условно, высокий тон и низкий. Или, как тут, короткий импульс и длинный. И каждая такая «штука» – это не код, а просто один символ. Буква «А». Или цифра «пять».

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и шипением ленты. Отец и Коля переглянулись. В глазах Коли мелькнула искра ещё не понимания, но живого, технического интереса.

– Ты хочешь сказать, – медленно начал отец, снимая очки, – что мы пытаемся прочитать зашифрованное письмо, а оно… не зашифровано? Оно просто написано на «языке импульсов»?

– Да! – воодушевился я, видя, что мысль пошла в нужном направлении. – Представьте, есть азбука, где вместо букв вот эти «ти‑ти‑та‑та». И кто‑то просто набирает на такой «машинке» сообщение и шлёт в эфир. Никакого сложного шифра. Просто другой алфавит. Примитивный, но чертовски эффективный.

Коля вдруг резко вскочил, сгребая со стола бумагу и карандаш.

– Матвей Андреевич! А он может быть прав! Мы же не проверяли гипотезу простого замещения! – он уже чертил таблицу. – Смотрите: короткий импульс – возьмем все тот же условный «ноль», длинный – «единица». Нам нужно просто составить «азбуку», сопоставив последовательности символам!

Отец, не говоря ни слова, снова запустил запись. Но теперь он слушал её иначе. Его взгляд был прикован к листу в руках у Колю, который уже разбивал запись на группы.

Несколько минут прошло в напряженном молчании. Коля пристально смотрел на датчики и фиксировал высоту тонов. Потом, наконец, выдохнул, произнес:

– Кажется… получилось. Вот, смотрите.

На испещренном листке рядом с причудливыми комбинациями «точек» и «тире» нашего сигнала стояли буквы кириллицы. Последовательность была короткой, обрывистой.

– Расшифровал? – с надеждой спросил отец.

– Ага! – удивленно кивнул Коля. – Всё оказалось проще, чем мы думали! Смотрите, – он повернул к нам блокнот. – В самом начале передачи, до основного сообщения, идёт калибровочный сигнал – повторяющаяся последовательность «один‑ноль‑один‑один». Я предположил, что это эталон, своего рода «азбучный истинный нуль» их алфавита. Я принял эту комбинацию за базовую единицу, за основу отсчёта. Дальше всё пошло как по маслу – мы просто сопоставляли другие уникальные последовательности импульсов с их относительной длительностью относительно этого калибровочного сигнала. Получилась простая таблица замещения, где каждая новая комбинация – это буква.

– Так просто? – не сдержался я.

– Ничего себе «просто»! – усмехнулся отец.

– Просто Коля, – начал я оправдываться, но отец только рукой махнул.

– Согласен, Коля говорит так, будто пустяковое дело, но…

– Вся их безопасность строилась на незнании самого принципа кодировки, – пояснил Коля. – Как только мы догадались, что калибровочный сигнал – это и есть ключ, всё встало на свои места. Они просто передавали открытый текст, но записанный в своей собственной, примитивной шифровкой. Гениально… и на удивление самонадеянно.

– Читай, – тихо сказал отец, его лицо было напряжено. – Что там получилось?

Коля откашлялся и медленно, по слогам, прочитал:

– «ФЕНИКС МЁРТВ. РАБОТАЕТ СОКОЛ. КОНТАКТ С ВЕКТОРОМ СОХРАНЁН. ПЕРЕЕЗД. ОПАСНОСТЬ. ЖДУ ПРИКАЗА К НАЧАЛУ АКТИВНЫХ ДЕЙСТВИЙ. СОКОЛ.»

Гробовая тишина, нарушалась лишь тиканьем часов. Мы сидели на кухне уставившись на текст, написанный слегка корявым Колиным почерком на листке, вырванном из обычной школьной тетрадки, не в силах осознать реальность произошедшего. «Феникс», «Сокол», «Вектор» – это были просто кодовые слова, но за ними скрывались далеко не абстрактные фигуры участников опасной игры.

Таинственный пазл сложился с леденящей душу точностью. Мне всё стало предельно ясно. Но стоит ли посвящать в это отца и Колю? Может, будет безопаснее для них пока не быть посвященными в эти шпионские игры? Хотя… Нет. Надо сначала посоветоваться с Сидориным, но прежде разобраться «ху из ху». Я взял блокнот из рук отца и

«Феникс мёртв», прочитал я. Судя по всему это тот, из парка, что встречался с Метелкиным, и которого в последствии, застрелил Сидорин, защищая моего отца. Но это имя убийцу не спасло. Ирония в том, что Феникс‑шпион не возродится из пепла. Его больше нет. Я ухмыльнулся и начал дальше выстраивать цепочку.