– Ну, что, Александр? – он вдруг озорно подмигнул. – Раз уж ты с нами, как насчет того, чтоб на празднике поработать? А то Плотников уже зашивается. Сам понимаешь, семья, ребенок. А он без выходных работал, весь твой материал на себя взял.

– Всегда готов! – улыбнулся я и отсалютовал по‑пионерски.

– Иного ответа и не ожидал, – улыбнулся главред. – Всё четко, по‑нашему, по‑пионерски… А из армии вернёшься, будешь «так точно» говорить.

Довольно потерев руки, он перешел на деловой тон:

– Значит, берешь диктофон, фотокамеру и делаешь репортаж. В темах тебя не ограничиваю. Постарайся охватить как можно больше: ветераны, демонстрация, смотр строя и песни… Ну, там сам сообразишь.

– Понятно, – коротко ответил я и вспомнил. – Да, завтра я задержусь, у меня вот, ещё одна повестка.

– Воронцов, ты просто нарасхват, – серьёзно сказал Николай Семенович, ознакомившись с текстом. – Незаменимый человек! Ну, бывай. Сегодня тогда всё подготовь и войди в курс дела.

В кабинете царила благодатная тишина, нарушаемая только хрустом сахара и тихим причмокиванием. Коллеги не стали терять время, ожидая пока я освобожусь, принялись за перекус. Я быстро притащил свою кружку, налил ароматный травяной чай и вытащил не успевшую остыть пышку.

– А начальника вы решили голодным оставить, – раздался глухой бас, и на пороге появился Николай Семенович.

Серега едва не подавился от неожиданности, а секретарша с перепугу схватила пакет с сахаром и сунула его в стол.

– Да что вы так перепугались, – удивился главред. – Я реально пришел чайку попить. От ваших пышек аромат по всей редакции стоит. В корректуре все едва слюной не давятся.

Он поставил на стол свою кружку и скомандовал:

– Мне послаще, – бросил взгляд на секретаршу и подмигнул. – Вытаскивай сахарок‑то, вытаскивай.

– Да я, Николай Семенович… – покраснела она, вытаскивая пакет на стол.

– Напоминаю, коллеги, – строго сказал главред, распаковывая голубую упаковку. – Пищевые продукты хранить только в герметичных банках. Не хватало нам тараканов и мышей развести. Ну что притихли? Быстро пьём чай и за работу. Сегодня работаем до упора. Пока весь материал не уйдёт в печать.

После того, как чаепитие закончилось и все с головой окунулись в работу, я вытащил из шкафа «Зенит» и проверил его. Обращаться с зеркалкой я уже научился, как и проявлять пленку, печатать фотографии. Штатной должности фотографа и лаборанта в редакции предусмотрено не было, так что всё делали сами.

– Серег, а где диктофон‑то? – спросил я, не обнаружив на полке наш компактный магнитофон «Легенда 404».

– Диктофон? – оторвавшись от бумаг, улыбнулся Плотников. – Так девчонки из техотдела взяли. Поздравление записывают Семенычу к Дню Победы! Он‑то у нас ветеран!

– Кстати, как с его пенсией? – вдруг вспомнил я. – Так и хотят отправить?

– Да пока, вроде бы, затишье, – Сергей махнул рукой. – А ты, значит, на репортаж?

– Ага, – кивнул я и улыбнулся. – Буду должок перед коллективом отрабатывать. Пленка, гляжу, на двести пятьдесят только?

Плотников выдвинул ящик стола, покопался и вытащил зелененькую коробочку с фотопленкой на шестьдесят пять единиц:

– На! Заряди нормальную.

– Благодарствую!

– Да не за шо… Пользуйся мое добротой. Да… – Плотников вдруг улыбнулся. – Хорошо, что ты уже вышел. А то шеф собирался меня на репортаж зарядить. А у меня, сам понимаешь жена, ребенок…

– Да ла‑адно! Уж поснимаю, не развалюсь.

Следователь прокуратуры Артур Иннокентьевич Светковский сидел за заваленным бумажными папками столом. Сбоку примостились пишущая машинка «Ятрань» и красный телефонный аппарат. Казалось, что добавить ещё пару папок на стол, и всё это рухнет на пол. Юрист второго класса, типа, старший лейтенант, оказался длинным и худым очкариком с тонкими злыми губами и надменным лицом. На нём был синий шевиотовый пиджак с зелеными петлицами, с двумя просветами, золотистым кантом и тремя маленькими звездочками в ряд.

– Ну‑с, молодой человек, и что вы хотели сообщить? – почмокав губами, осведомился следователь.

Я бросил выразительный взгляд на этот бумажный Монблан и удивился: он что, вызвал меня повесткой, а протокол вести не собирается? Даже бланк протокола в машинку не зарядил! Или он собирается записывать наш разговор шариковой ручкой? Впрочем, ему виднее.

Прочистив горло, я начал рассказывать о том, что считаю важным в деле покушения на Николая. Светковский снисходительно смотрел на меня, не делая никаких попыток что‑то записать. Может у него здесь диктофон установлен? Но никаких следов звукозаписывающей аппаратуры я не заметил.

Особо я акцентировал на том, что Веснин, задержанный по подозрению в совершении покушения, левша и, соответственно, не мог…

– А кто вам сказал, что Веснин левша? – покривив губы, лениво перебил следователь.

– Никто не сказал, – я пожал плечами. – Я сам видел, как он играл на гитаре. И гитара у него как у Пола Маккартни.

– А это какая‑то особая гитара? – лениво уточнил следователь.

– Да, – ответил я и вдруг понял, что он понятия не имеет кто такой Пол Маккартни. – У Пола гитара настроена под игру левой рукой. Струны перевешаны наоборот, и, когда он играет, гриф обращен в правую сторону.

– И что? – хмыкнул Светковский, глядя как бы сквозь меня.

– А то, что он зажимает струны правой рукой, а ритм отбивает левой, – настойчиво объяснял я.

– И почему это он «левша», если играет правой? – упорствовал следователь.

В какой‑то момент мне показалось, что он специально пытается вывести меня из себя этим деланым равнодушием, а потом меня осенило: он действительно понятия не имеет. Как играть на гитаре, кто такой Пол Маккартни, и как сложится судьба Веснина.

Он пытался уничтожить меня этим безразлично‑равнодушным взглядом, давая понять, что для него я не важный свидетель, а какая‑то надоедливая навозная муха!

Я глубоко вздохнул и собрал всю выдержку в кулак. Нельзя поддаваться на его провокацию. Он просто пытается сбить меня с толку, дать почувствовать всю бессмысленность моего присутствия здесь. Для него всё уже давно решено: есть задержанный, есть пострадавший, и приговор будет зависеть только от тяжести нанесенного вреда здоровью.

– Он левша, – уверенно сказал я. – Проконсультируйтесь со специалистами, они Вам объяснят…

По тому, как покраснело лицо казавшегося до этого равнодушным следователя, я понял, что зацепил его за живое.

– Это не имеет никакого значения, – сквозь зубы процедил он.

– Как это, «не имеет значения», – я встрепенулся. – Очень даже имеет. Получается, Веснин не мог нанести такой удар.

– Откуда вы знаете, какой там был удар? – блеснул очками Артур Иннокентьевич. – У меня еще, например, даже акта судебно‑медицинской экспертизы нет. Только к вечеру обещали. И, вот еще… Веснин вполне может одинаково хорошо владеть обеими руками! Знаете, есть такие личности?

– Да, – кивнул я. – Амбидекстры.

– Вот‑вот, именно, – обрадовался следователь и переложив одну из стопок бумажных папок на стул, положил перед собой лист бумаги. – Ну, что же, приступим к работе. Постараемся найти что‑то полезное в вашем сумбуре.

Взяв шариковую ручку, он принялся оформлять протокол допроса.

– Прочитайте и подпишите, – он протянул лист с неразборчивыми каракулями. – Все так?

Ну, в принципе, так. Только видно, что изложено не просто кратко, а для отписки. Я же журналист, я ж такие вещи вижу!

– Ну… так…

– Распишитесь вот здесь… а здесь напишите «с моих слов записано верно, мною прочитано». И тоже поставьте подпись.

Я склонился над листком, и тут дверь широко распахнулась.