«День Победы, как он был от нас далек!» – пел из всех репродукторов Лев Лещенко.

Народ собирался на площади, на митинг. Выступало городское начальство…

– Товарищи! В этот радостный день…

Подобравшись ближе к трибуне, я сфотографировал выступающего первого секретаря, товарища Серебреникова и всех, кто стоял рядом. Сначала поодиночке, потом общим планом. Пусть потом главред сам выбирает фото для публикации. Кстати, Николай Семенович нынче на митинг не пошел. Я давно заметил, что фронтовики, прошедшие огонь и воду, не очень‑то любят официоз. Вот и наш редактор не ходил на митинги. Просто садился у себя на кухне, наливал стакан водки, раскладывал на столе фотографии погибших на фронте друзей, своих боевых товарищей, вспоминал тех, кто не дожил до Победы…

А высокое начальство, не знающее даже как пахнет порох, торжественно вещало с высоких трибун типовые речи:

– … со слезами на глазах… своими успехами… да здравствует…

– Ура‑а‑а!

Митинг заканчивался. Подали бесплатные автобусы на кладбище к братским могилам. Я вскочил в один из них, чтобы заснять возложение венков, а потом успеть вернуться на площадь маршала Василевского, чтобы увидеть городской смотр строя и песни.

На братском кладбище все было торжественно и чинно. Рвались в небо высокие сосны. Отблески наконец‑то выглянувшего солнца играли на выбитых в черном мраморе золоченых буквах, отражались в наградах ветеранов. На широких ступеньках застыли в торжественном салюте пионеры в красных пилотках. Налетевший ветер развевал знамена и шелестел молодой листвой.

Седоусый ветеран в форме капитана первого ранга сказал краткое слово. Началось возложение венков…

От исполкома и партийного комитета…

От комитета народного контроля…

От милиции, прокуратуры и суда…

Корреспонденты щелкали затворами камер. От всех городских газет, включая заводские многотиражки. От местного телевидения и радио…

Я уже многих знал. Встретившись взглядом с Яной Тимофеевой, высокой блондинкой, работающей на телевидении, я помахал рукой. Та улыбнулась в ответ, тоже помахала…

Подняв «Зенит», я припал к видоискателю… Ага… Вот она, Яна! Хороший кадр… Вот Виталий Иваныч, с карбюраторного. Тоже неплох… А вот… Это кто же? В сером костюме и белой рубашке без галстука… Несколько сутуловатый, худощавый с неприятным острым лицом.

Черт!

Я похолодел.

Да это же Остролицый, как я его про себя называл! Агент Сокол, матерый шпион и убийца!

Срочно позвать милицию.

Стоп!

А если я обознался? Сокол ведь мне не друг, не брат и вообще не родственник, чтоб так хорошо помнить его лицо. Тем боле, такое невзрачное, увидишь и тут же забудешь. Да и зачем вражескому агенту фотографировать возложение венков?

А затем, чтоб иметь фото всего городского начальства! Они ведь сейчас почти все здесь. Высокопоставленные партийцы, директора заводов, областной прокурор, председатель суда. А что? Почему бы не обновить картотеку, коль выпал удобный момент? В городе, у трибуны милиция. А здесь пожалуйста, снимай.

И все же, я не был до конца уверен.

За Остролицым нужно было проследить! Так, издалека… Куда он пойдет, с кем будет общаться. Кстати, он ведь может быть и на машине – что тогда? Ну, если на машине… там видно будет.

Ага, ага… Остролицый подошел к Яне… той самой, с телевидения. Улыбнулся, о чем‑то спросил… Они, что же, знакомы? Так… отошел…

Я подошел ближе. Интересно, а это шпион знает меня в лицо? Вряд ли… Если только Метелкин не показал. Мол, перспективный кандидат для вербовки.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, Остролицый обернулся, посмотрел на меня и решительно направился в мою сторону.

– Привет! – улыбнулся он. – Это у вас «Зенит», новый?

– Ну‑у, не такой уж и новый, – несколько растерявшись от его поведения ответил я, изо всех сил стараясь оставаться приветливым. – А у вас, смотрю, «Коника»! Однако, фирмА!

– Фирма веников не вяжет! – ещё шире улыбнувшись сказал он. – Ладно, пойду еще поснимаю.

Я смотрел ему вслед и думал «Шпион – или не шпион?». Но он был настолько спокойным и естественным, что я убедил себя, что все‑таки ошибся. Мало ли похожих людей? И, хотя оставалась какая‑то нотка сомнения я улыбнулся и, отойдя в сторону, принялся щелкать камерой.

Церемония заканчивалась. Уже прошла минута молчания, отбил свое метроном. Улучив момент, я подошел к девушке с телевидения:

– Яна, привет!

– Здоров. Санек! Работаешь?

– Как и все мы. Слушай, а что за парень к тебе подходил?

– Парень? – Яна хлопнула ресницами. – А‑а! Это Игорь Тендряков, из Перми. Из какой‑то тамошней газеты. В командировке здесь. С нами на кладбище и приехал… Ну, на нашем РАФике. Сейчас обратно поедем. Надо на смотр успеть.

– О, я тоже туда, – обрадовался я. – А мне можно с вами?

– Ну, залезай, – махнула рукой Яна. – В тесноте да не в обиде. В крайнем случае, я тебе на коленки сяду!

– Ох, Яночка! – воскликнул я. – Об этом можно только мечтать! Почту за честь.

В РАФик поместились все. Кроме меня, Игоря и Яны, еще были двое парней с радио, и девушка‑корреспондент, крайне деловая брюнетка в очках с неожиданно легкомысленными косичками. Она села вперед, рядом с шофером.

Поехали… Кто‑то из парней вдруг вытащил водку. Обычную, «андроповскую» по четыре семьдесят.

– Ну, что – за Победу?

– За Победу грех не выпить! – потер руки Тендряков. – Только немного, мне работать еще.

– Всем работать, – кивнул парень. – На вот, ирисочкой закуси.

Бутылка пошла по кругу. Пили прямо из горла. Кто‑то закусывал ирисками, а кто‑то рукавом.

– Ой, ребята, – вспомнила Яна. – Чуть не забыла. У меня ж яблочко есть.

– Ну, Тимофеева! – усатый парень с радио шутливо погрозил пальцем. – Вечно ты вспоминаешь всё в последний момент.

Приехали очень быстро, как раз успели к началу смотра строя и песни. Быстро высыпавшись из салона, все пошли снимать, а РАФик так и остался стоять на площади Василевского. Вот в чем преимущество транспорта с табличкой «пресса»

– Раз‑дв, раз‑два…нале… ву! – командовали звеньевые, в юнармейцы старательно чеканили шаг. – На пра… ву! Раз‑два… Песню запе… вай!

'У солдата выходной

Пуговицы в ряд!..'

Сделав пару снимков, я вдруг увидел удаляющегося Тендрякова. Похоже, смотр строя и песни его вовсе не интересовал. Он оглянулся, надел темные очки и подошел к автоматам с газированной водой. Отстояв небольшую очередь, выпил стаканчик без сиропа… Снял пиджак, повесил на плечо, как будто ему жарко. Остановился у ларька напротив автобусной остановки. Купил газеты, пачку сигарет, потянулся, зевнул… И как‑то очень быстро заскочил в салон только что подошедшего автобуса! Как нарочно, двери тут же закрылись, и автобус скрылся за углом.

Я успел заметить номер, шестнадцатый, тот самый, который идёт в Калиновку. Именно по этому маршруту куда‑то уехал тот тип с окровавленным платком, про которого рассказала бдительная бабуля.

Тот, кто – очень может быть – ударил ножом бедолагу Хромова.

Эх! И что теперь было делать? Все же, как ловко он… Так шпион же! Навыки… Или все же… Ладно, Яна Тимофеева должна бы о нем хоть что‑то знать. Но, вот сейчас…

Краем глаза я заметил остановившуюся у тротуара желтую «Волгу» такси, только что высадившую пассажиров.

– Шеф! – недолго думая я запрыгнул на сиденье. – Шестнадцатый маршрут знаешь? Ну, автобусный.

– В Калиновку, что ль? – патлатый таксист в джинсах искоса взглянул на меня.

– Ну да.

– Поехали, – кивнул он, явно радуясь удачному клиенту. – Предупреждаю, больше двух рублей выйдет!

– Вот! – я протянул трояк. – Только мне надо точно по маршруту, вон за тем автобусом.

– Как скажешь!

Сунув купюру в карман, водитель заметно повеселел и, отъезжая, нажал клавишу закрепленного на торпеде кассетника марки «Весна». Запели «Арабески»…