Скоро все эти его транзисторы и резисторы отживут свое. На смену им придут микросхемы, и все эти громоздкие конструкции, занимающие сейчас целые комнаты, через пару десятков лет будет умещаться в ладонь.

Появятся автоматы, роботы с точечной сваркой, печатные платы, которые не надо будет собирать вручную — все сделают роботы. Мастерство отца, его профессия, которую он год за годом отстраивал, как крепость, превратится в архаику, в музейный экспонат. А он, вместо того чтобы готовиться к этому будущему, пытается затащить в этот исчезающий мир меня.

Нет, я пас.

Я поел, собрался вышел на улицу.

Утро было ясным, прохладным. Воздух пах пылью и свежим хлебом из соседней пекарни. Я шёл в редакцию, и шаги мои отдавались в такт мыслям. Я понимал, что отец не сдался и просто так меня не отпустит. Он боится за меня, за моё будущее и всеми силами будет противиться моему, на его взгляд, легкомысленному порыву. Как бы ему объяснить, что бояться не нужно?

И вдруг я понял, что делать. Надо написать об этом. Не о его страхах, конечно. А о будущем. О том самом, о котором он с таким упоением читает в журнале, но не видит у себя под носом. Рассказать отцу о перспективах развития электроники, как все будет потом, совсем скоро. Ведь я-то это точно знаю. И все эти айфоны, электрокары, и, прости Господи, электросамокаты я видел собственными глазами!

А еще компьютеры, ноутбуки, беспроводная связь, интернет…

Я остановился посреди тротуара. Мимо проходили люди: женщина с полной авоськой бутылок с молоком, двое рабочих в спецовках, пионеры с портфелями. Их будни были насыщены и однообразны, с планами на выходные, копили на отпуск, на покупку нового телевизора или мебельной стенки. И никто из них не мог представить, что через десять лет эти авоськи заменят пластиковые пакеты, что спецовки на многих заводах будут не из хлопка, а из синтетики, что пионерские галстуки и вовсе исчезнут, а вместо портфелей будут универсальные ранцы, от которых можно будет заряжать сотовый телефон. Что телевизоры станут плоскими, а мебельные стенки — признаком дурного вкуса.

Они об этом не знают!

Но я — я знаю! Ведь я видел это будущее! Я жил там! Целую жизнь прожил…

Мир стоит на пороге перемен, которые перевернут сознание людей. И эти перемены не только про космос и подводные лодки. Они про быт. Про работу. Про жизнь каждого вот человека, проходящего сейчас мимо меня.

Я ускорил шаг и почти побежал в редакцию, обгоняя неторопливых прохожих. В голове уже наклёвывался заголовок, строились фразы, рождались аргументы. Вот о чем будет моя следующая статья!

В пустом кабинете пахло вчерашним табачным дымом и газетами. Людмила Ивановна была где-то на территории. Я сел за свой стол, отодвинул в сторону вчерашние гранки, взял чистый лист бумаги и, не раздумывая, вывел заголовок:

«Завтрашний день: каким он будет? Взгляд из сегодня»

А ниже, чуть меньшими буквами:

«Наш внештатный корреспондент Александр Воронцов размышляет о будущем, которое уже стучится в наши двери»

Пафосно, конечно, звучит, даже немного надменно, но редактуру оставим на потом. Сейчас главное записать мысли… Может, придать всему стиль сказки? Мол фантазии на заданную тему.

Я замер. Конечно, это была авантюра. Маловероятно, что в газете, где основными новостями были успехи в сельском хозяйстве, очерки о передовиках производства и подготовка к субботнику, будут публиковать материал о робототехнике, автоматизации и грядущей компьютерной революции. Меня могли в лучшем случае просто поднять на смех. А то и вовсе, обвинить в пропаганде буржуазных идей. Выгнать из журналистики с волчьим билетом. Да и вообще, никто не заказывал подобную статью…

Я положил карандаш на стол и посмотрел на написанные строки на пожелтевшей бумаге. Стоит ли тратить время на то, что, возможно, никогда не будет опубликовано? Но я вспомнил взгляд отца. Его страх будущего, основанный на уверенности в непоколебимости мира радиодеталей и паяльников. И ведь он не один такой.

И я начал писать. Сначала медленно, подбирая слова, осторожные, обтекаемые. Потом всё быстрее и смелее. Я писал о том, как автоматизация изменит заводы, как станки с ЧПУ придут на смену фрезеровщикам, как конвейеры будут обслуживать не люди, а машины. Я писал о том, что в скором будущем появятся персональные вычислительные машины, не громадные ЭВМ, занимающие целые залы, а небольшие аппараты, которые будут стоять в каждой конторе и в каждой квартире. Что они изменят всё: от способов проектирования до ведения документации и даже проведения досуга.

Я писал о том, как изменится связь. Что телефоны перестанут быть стационарными, что появятся устройства, позволяющие говорить с кем угодно и откуда угодно. А потом и вовсе станут размером с ладонь.

Да, не забыть написать про сотовые телефоны. Только использовать понятные нынешнему времени слова. «Карманный», «портативный»… да, что-то такое. Черт, там же будет в нем целый мир — заходи на любые библиотеки, читай любые научные труды. А мы будем лишь залипать на то, как котик смешно умывает мордочку… М-да…

Упомянуть, что информация будет передаваться с невообразимой скоростью, стирая расстояния.

Я писал, забыв о времени, о том, где я нахожусь. Передо мной был не лист бумаги, а проводник в мир, который я хорошо знал. В будущее, которое уже наступило для меня однажды и о котором я теперь хочу рассказать всем остальным. Не смогу сразу открыть окно в будущее? Так пусть это будет хотя бы приоткрытая форточка, через которую прорвётся свежий ветер перемен.

Поставив финальную точку, я откинулся на спинку стула. Рука затекла, в глазах мелькала рябь от напряжения. Передо мной лежало несколько исписанных листов. Горячих, почти живых.

— А ты чего тут бездельничаешь? — голос Николая Семеновича застал меня врасплох.

Я и не заметил, как он подошел. Я вздрогнул, обернулся. Показать сейчас ему статью? Нет, она же совсем сырая, не вычитана, и… Но он сам обратил внимание на зажатый в руке карандаш.

— Статью что ли пишешь? — кивнул он, показывая на лежащие на столе листики. — Я же вроде задание не давал.

— Да это просто… — мой голос предательски дрогнул. — Это я так… Готовил тут кое-что на будущее.

— Ну-ка, дай взглянуть, — он подошел ближе, сел на рядом стоявший стул и взял рукопись со стола.

— Николай Семенович, это ещё сырой материал…

— Да не стесняйся ты, — улыбнулся он, пробегая глазами первые строчки. — Я такие опусы читал — из глаз кровь текла. Меня ничем уже не удивить.

Николай Семенович читал медленно. Молча. Его лицо оставалось непроницаемым. Сложно было угадать что он обо всем этом думает. Я с замиранием сердца замечал, как под густыми, нависшими бровями глаза скользили по строчкам, возвращаясь к ранее написанному. Я ловил каждое движение, каждый вздох, пытаясь предугадать вердикт. Вот он нахмурился, перечитал абзац еще раз. Пальцы с жилистыми, узловатыми суставами постучали по столу. Мое сердце упало. Неужели провал? Неужели я переборщил?

— Любопытно… — протянул он.

Потом снял очки, медленно протер стекла большим носовым платком, снова надел. Его взгляд уперся в меня. Я приготовился к разносу.

И вдруг он громко, раскатисто рассмеялся. Это был не саркастический смех, а искренний хохот.

— Ну дал! «Глобальная сеть»! — выдохнул он, снова глядя на текст и качая головой. — Телефон в кармане! Да еще и с телевизором! Мальчик, да ты прирожденный фантаст! Буйная фантазия! Очень буйная!

Я молчал, не зная, что сказать. Оправдываться? Объяснять? Сказать правду? Меня бы точно сочли сумасшедшим.

Он перестал смеяться и замолчал. Его лицо стало серьезным, задумчивым. Он еще раз пробежал глазами по тому самому абзацу, потом отложил листок.

— Знаешь, — его голос потерял начальственные нотки, стал каким-то дружеским, доверительным. — Это бред. Полнейший и несусветный. Такое мог придумать либо гений, либо… ну, в общем, сам понимаешь.