Да, Андрей Борисович Серебренников был бы вполне подходящей кандидатурой. Только вот как к нему попасть? Обычно к нему не «попадали», а «вызывали». Записаться на прием? Как советский гражданин, я имел на это полнее право… Только мог несколько месяцев прождать! И, самое главное, меня бы начали тщательно проверять, запросили бы характеристику… в общем, все стало известно бы на работе. И, конечно, у редактора возникли б вопросы… В те времена на прием к высокому партийному начальству записывались с одной целью, на кого‑то пожаловаться, сделать донос. Мне лично такая слава была не нужна.
Значит, нужно было привлечь внимание высокопоставленного партийца тем же, что и раньше, острой злободневной статей! Скажем, на тему развития частного бизнеса… Тьфу! За такие слова точно из газеты вылетишь, да на сто первый километр! Нет, нет, не «частный бизнес», а «народная советская кооперация»! Кстати, неплохой термин. Только писать надо завуалировано… Снова про НЭП? Нет, было уже, главред похожую статью вряд ли пропустит. А вот, скажем, если о соцстранах… Где там почти капитализм‑то? Югославия, Венгрия, Чехословакия немного… Да! Вот и написать! И перевести стрелки на СССР! Люди у нас умные, между строк читать умеют.
Начал я быстро, однако, зашел издалека. Задержался в кабинете редактора сразу после очередной «летучки».
– Ну, и что ты там топчешься? – глянув на меня, пробасил Николай Семенович. – Сказать что‑то хочешь? Так, говори, давай. Только, если вдруг насчет отпуска…
– Не, Николай Семеныч, не насчет отпуска, – быстро сориентировался я. – Я насчет спорта.
– А! Хочешь спортивный сектор в нашей редакции возглавить? – главред неожиданно просиял. – Похвально, повально, Александр! Хорошее дело. А то прежний‑то наш физорг, Плотников, самоотвод взял. Мол, жена скоро родит и все такое. Он, кстати, тебя и предложил. Пока что кулуарно.
Я про себя ахнул: ну, Серега! Нечего сказать, удружил. Главное, и мне‑то ничего не сказал, словом не обмолвился.
– А ты, Саша, парень молодой, спортивный… пока еще не женатый…
– Я, Николай Семенович, о другом спорте, о мировом!
– О мировом? – редактор посмотрел на меня с подозрением.
– Ну, ведь зимняя Олимпиада скоро! – воодушевленно напомнил я. – Уже в феврале. В Сараеве, в Югославии, в социалистической, между прочим, стране. Вот бы про Югославию и статью! Читателю было бы интересно. А то что мы вообще об этой Югославии знаем? Мебельная стенка, куриный суп в пакетиках, «индеец» Гойко Митич и певица Радмила Караклаич. Все!
– Сапоги еще, – задумчиво промычал Николай Семенович. – Сапоги жена недавно купила, югославские… Говорит, хорошие…
А ведь зацепила его тема! Зацепила… Ну, так я же уже знал, как… Сейчас он немного подумает, примет решение, склонит голову набок и этак многозначительно пробасит: «Ну, что, Александр…»
– Ну, что, Александр, – склонив голову набок, пробасил редактор. – Тема хорошая, своевременная. Ты предложил, тебе и карты в руки! Работай. Перед новым годом поставим. Там как раз развлекательная тематика пойдет. Да, и милицейскую тему не забывай! Уже написал что‑нибудь?
– Пишу, Николай Семенович, – заверил я главреда. – Очерк о работе следственного отдела. Там у них вот‑вот крупное дело пойдет. Но, сначала надо показал их начальству.
Хмыкнув, Николай Семенович жестко усмехнулся:
– Сначала покажешь своему начальству, а уж потом милицейскому. Усек?
– Усек, Николай Семеныч!
– Вот то‑то! Ну, иди, работай.
В кабинете я расположился вольготно. Плотников усвистал делать репортаж со слета комсомольцев‑передовиков, а Любовь Ивановна отпросилась в отгул по какому‑то личному делу.
Усевшись за стол, я зарядил в машинку чистый листок, хищно улыбнулся и потер ладони. Ну, товарищ Второй секретарь, ждите бомбу! Уж такое вы точно мимо глаз не попустите. Главное, чтоб Николай Семенович пропустил.
Писалось легко, с огоньком, с задором и с выдумкой, как же без нее‑то? Как говорится, не соврешь, красиво не расскажешь! Газетных статей это то же касалось.
«И тогда Иосиф Броз Тито, выступая на съезде коммунистической партии Югославии, заявил… Создать народным артелям все условия. Разрешить мелкий частный бизнес…»
Нет! Так писать опасно.
Забив «мелкий частный бизнес» иксами, я напечатал по‑новому – «народная социалистическая кооперация»
Так вышло гораздо лучше. Можно было продолжать.
'…под жестким контролем государства… не подпольная, а официальная прибыль, с которой платятся налоги, идущие в государственную казну, а не в карманы цеховиков, коррумпированных чиновников и бандитов…
Говорил ли так Тито, я, сказать по правде, не знал, излагал чисто свои мысли.
«… что касается сырья, то народным артельным и индивидуальным деятелям нужно дать доступ к качественным материалам через обычные государственные каналы. Чтобы можно было, к примеру, заказать партию добротной ткани, фурнитуру и все такое прочее по государственным ценам. А продукцию сдавать в магазин по договору. Потому как, в те времена магазины в СФРЮ были забиты никчемным барахлом, которое никто не покупает…»
Вот это я тоже не знал, придумал, как мне было надо.
«Нужно менять всю систему торговли, сказал Тито, делать ее гибче. Ликвидировать дефицит и снять клеймо „преступника“ с человека, который хочет работать и хорошо зарабатывать под строгим контролем государства… И вот теперь у нас часами стоят в очереди за югославскими сапогами и мебельными стенками „Спектр“. А ведь могли бы выпускать все это и сами! Коли б не уничтожил бы артели товарищ Хрущев во времена лихого волюнтаризма!»
Прочитав последнюю строчку, я довольно потянулся: вроде бы, ничего выходило. Главные мысли я изложил, теперь осталось лишь накидать букетиков о Югославии. Но, тут нужно было в библиотеку.
* * *
Заказав в читальном зале энциклопедию и нужные журналы, я открыл блокнот и принялся делать выписки…
– Привет…
Я резко обернулся… хотя уже догадывался, кто там. Ну, конечно же, Вероника. Юная поэтесса Вероника Тучкова. Не Тучка, и не Гроза. В газете‑то стихи напечатали под ее настоящим именем.
– Здравствуй! Все Монтеня читаешь?
– Нет, – девчонка улыбнулась. – На этот раз Сартр.
– О! До Сартра добралась! – искренне удивился я. – А разве он у нас переведен? Или ты в подлиннике, на французском?
– Да нет…
Тихонько засмеявшись, Ника показала журнал «Вопросы философии».
Я подмигнул:
– Понимаю, следующие стихи будут философскими. Как там… «Мы диалектику учили не по Гегелю…»
– Саш, – девушка вдруг погрустнела. – Ты Пифа давно видел? Ну, Пифагора, из тусовки… Я ж в сад давно не хожу. С того концерта… Заглянула как‑то, а все кривятся. Как будто я им что‑то плохое сделала! Как будто кого‑то предала!
– Никого ты не предавала, Вероника, – серьезно ответил я. – Наоборот, кое‑кто предал тебя. А тусовка… Так сильно тебя привлекает?
– Да нет… Там Пиф просто, мы дружим… дружили… – девчоночка застеснялась и покраснела. – А так, что там сейчас и делать‑то? Слякоть, снег…
– Увижу Пифа, передам, что ты про него спрашивала… – я подавил улыбку.
– Ты часто здесь? Да почти каждый день, после обеда.
– Понятно. Передам…
* * *
В заброшенном парке на Пролетарской было уныло и пусто. Голые кусты, облупившиеся гипсовые пионеры, слякоть… Хотя, не‑ет, кажется, потянуло дымком! Кто‑то разжигал костер… А вот звякнула гитара!
Ага… Леннон, еще парочка чуваков… Пифагора среди них не было. Что ж, зря заглянул. Хотя…
– Привет!
– О, Саня! – парни явно обрадовались. – Хорошо, что заглянул! Нас уж и осталось‑то… Одно слова, зима!
Поправив очки, Леннон с улыбкой протянул мне гитару:
– Сань, сыграй! А то у меня уже руки заледенели.
Что ж…
