'Белая гадость лежит за окном,
Я ношу шапку, шерстяные носки…'
Как раз в тему песенка!
– Солнечные дни‑и‑и! – тоскливо подпевали ребята, кивая головами в ритм. – Солнечные дни‑и‑и…
«– Хорошо бы Цоя предупредить, чтоб не садился за руль в августе девяностого, – возвращая гитару, мельком подумал я. – Хотя, еще семь лет до того… нет, шесть с половиной… »
– Парни, вы Пифа не видали?
– Обещался сегодня быть… Может, заболел?
– А Тучка как, заходит? – я спросил нарочно, хотелось посмотреть реакцию.
– Тучка? – взяв гитару, презрительно скривился Леннон. – Да ну ее. Тут как‑то Весна заходил. Сказал, что работает над альбомом. А с Тучкой, сказал, чтоб были поосторожней и много чего при ней не болтали.
– Поосторожней? – я повел плечом. – И что он имел ввиду, интересно?
– А, как хочешь, так и понимай, – отмахнулся Леннон. – Весна не пояснил, а мы особо и не расспрашивали. Песню попросили, спел.
– А как Метель? Давно была?
– Да уж давненько. В Москву, говорят, уехала. В гости.
– А‑а‑а… Ладно, пора мне. Увидите Пифа, передайте, путь в районную библиотеку заглянет. После обеда каждый день.
– В библиотеку?
– Ну да, он там вроде, книжку должен.
– Вот ведь, «ботаник»! Ну, точно, Пифагор.
Я вышел из парка на улицу, и вдруг замедли шаг. У мебельного магазина, притормозила новенькая шикарная «лада» ВАЗ‑2107 вишневого цвета, так называемый «советский мерседес». В решетке радиатора отразилось, сверкнуло тусклое декабрьское солнце. Пассажирская дверь распахнулась и из машины вышел Гребенюк, собственной персоной! В самопальном «Далласе» и бежевой осеней курточке с клетчатой пледовой подкладкой и капюшоном.
Из машины его вдруг окликнули.
– Да? – склонился к двери Гребенюк. – Ну, что вы, Георгий Мефодьевич, сделаем. Завтра же отрегулирую вам клапана! Не беспокойтесь…
Дверца мягко захлопнулась, «семерка» укатила… Я подошел к Гребенюку:
– Здорово, Серега! И что за чел?
– О, Сань, привет! Это? Это, брат, великий человек… это…
Я сразу все понял:
– Организатор вашей швейной фабрики? Ты ж с этим завязал!
– Завязал, да. – Серега неожиданно улыбнулся, мечтательно, как ребенок. – Понимаешь, там девчонка она, закройщица… Валентина. Она, знаешь, как настоящий модельер! Столько всего придумала. И джинсы, и жилетки, и сарафаны даже. Шеф ее называет, незаменимый наш человек! А меня он просил просто с машиной помочь… Ну, с машиной‑то можно? Обычная ж халтура, в гаражах…
– Валентина, говоришь? – я хлопнул Гребенюка по плечу. – Да ты, похоже, влюбился!
* * *
Статью главред пропустил. Даже похвалил за остроту, но попросил вычеркнуть про югославские сапоги. И напомнил про милицейский очерк!
– Я помню, Николай Семенович, помню, – пришлось клятвенно прижать руки к груди. – Завтра как раз туда иду. Ближе к вечеру.
На столе редактора вдруг зазвонил телефон.
– «Заря», редактор… Нет, не винный магазин! Тьфу!
Николай Семенович бросил трубку, но звонок раздался снова.
– Упорные какие! – пришлось вновь поднять трубку. – Не винный это магазин, а газета! Вы куда вообще, звоните? Кто‑кто? – изменившись в лице, главред поспешно поднялся на ноги. – Здравствуйте, Андрей Борисович! Очень рад вас слышать…
Судя по всему, звонил сам Серебренников! Второй секретарь…
Глянув на меня, Николай Семенович махнул рукой, иди мол, и не отсвечивай. Пришлось ретироваться… правда, ненадолго. Я и пяти шагов, как дверь кабинета распахнулась вновь.
– Воронцов! А ну, зайди‑ка!
Знаменитый редакторский бас прогрел на весь коридор. Проходивший мимо Плотников глянув на меня с явным сочувствием, мол, сейчас начальство взгреет!
Пожав плечами, я вернулся обратно:
– Николай Семенович, звали?
– Звал, звал, – раздраженно отозвался редактор. – Знаешь, кто мне сейчас звонил? Сам товарищ Серебреников! Если забыл, напомню, второй лицо в обкоме! И ходят слухи, что скоро… Скоро! Он будет и первым. Ну? И что ты вновь натворил? Тебе велит пристать пред светлы очи! Сказал, чтоб срочно явился.
Скрывая довольную улыбку, я спешно опустил глаза:
– Так я побегу?
– Обожди! – протерев очки, строго промолвил начальник. – Сначала объясни, по какому такому поводу?
– Николай Семенович! – взмолился я. – Ну, откуда ж мне знать‑то? Может, статья понравилась?
– Ага! – главред саркастически хмыкнул. – Понравилась, не вызывал бы! Мне просто шепнул бы на партхозактиве. Э‑эх, Саша, Саша… Ну, ты это… особо‑то не волнуйся! Если не антисоветчина какая, отстоим, возьмем на поруки!
– Да я и не боюсь, Николой Семенович. Борис Андреевич человек серьезный, по пустякам звать не будет.
– Не боится он… Да уж, не чаю попить зовут! Ладно, ни пуха…
* * *
Вот как раз чай товарищ Серебренников мне и предложил. Прямо с порога. Указал жестом на стул, да крикнул секретарше:
– Ниночка, чайку организуй. С лимончиком!
Отдав поручение, второй секретарь перевел взгляд на меня:
– Что‑то в горле пересохло… Чайку вот собрался попить, а тут ты! Ну, давай уж, составь компанию чего ж.
Андрей Борисович как всегда говорил ровным и спокойным голосом, словно диктовал передовицу в газету. Свежий номер нашей «Зари» лежал у него на столе, рядом с гипсовым бюстом Маркса. Та‑ак…
Секретарша, принесла чай в серебристых подстаканниках. Хороший, ароматный, с лимоном…
– Уж, извини, разносолов у меня нет… Догадываешься, почему вызвал?
Я кивнул.
– Статья? О Югославии… Мы хотели перед Олимпиадой…
– Ой, не про Югославию твоя статья, нет! – усмехнулся Серебренников. – Вовсе не про заграницу и не про будущую Олимпиаду. Про нас! Про наш родной Союз.
– Ну, я просто хотел, как аллегорию…
– А так же параболу и гиперболу! – Андрей Борисович отрывисто хохотнул, взял со стола газету и вдруг сделался совершено серьезным. – Вот это вот…
Он зачитал вслух:
«Нужно менять всю систему торговли… делать ее гибче. Ликвидировать дефицит и снять клеймо „преступника“ с человека, который хочет работать и хорошо зарабатывать… под строгим контролем государства… Ты знаешь, что это?»
– Так… э… статья…
– Нет, это не статья… – жестко усмехнулся Серебренников. – Не статья, а почти дословное цитирование докладных записок лучших экономистов страны! «О разработке комплексной программы развития и совершенствования системы управления народным хозяйством». Что, думаешь один ты такой умный? Что мы все слепые, да? Все знаем… И о дефиците, и о непорядке в торговле. И… И поверь, делаем! Кое‑что из сталинского опыта вернем… Нет, не аресты! А те самые артели и частников, про которые ты писал!
– Так я же про Юго…
– Ой, не надо уже! – прервал Андрей Борисович мою попытку выкрутиться и махнул рукой. – К тебе вот вопрос имеется. Откуда ты про все это узнал? Документ‑то секретный. А? Что скажешь‑то?
– Да ни откуда я не узнавал, Андрей Борисович! – я забыл про чай. – И цитаты у меня не точные. И это вообще не цитаты, а мысли мои. Просто это ж в воздухе все летает. Ну, кому те же частные парикмахерские могут помешать? Разве только нашим врагам. А артели? Ну, нашили бы те же джинсы… Ничуть не хуже американских!
– Знаем про это все! – раздраженно прервал Серебренников. – Думаем. Да, давно бы… если б не проблемы у Юрия Владимировича со здоро… Чай‑то пей! Остынет.
– С‑спасибо… У меня к вам записка, Андрей Борисович…
Хозяин кабинета недовольно вскинул глаза:
– Какая еще записка?
– Ну, типа докладная, – я волновался, сбиваясь с официального тона. – Я не инженер, понимаете. Вот тут изобретатели все изложили!
– Что еще за изобретатели? А, впрочем, давай, гляну…
Эту «записку» составили два гения, мой родной отец и Коля, популярно изложив все то, чего они придумали и уже сумели испытать в деле. И то, что пока еще не сумели…
