— Я не собираюсь, — хрипло произносит он. — Это приказ босса. Пожалуйста, мисс, просто вернитесь в дом.

Джонни прижимает меня к своей бочкообразной груди, но я поднимаю колено и ударяю каблуком по его ноге. Он издает приглушенный стон, и его хватка, наконец, ослабевает достаточно, чтобы я смогла высвободиться.

Я бегу к лифту, затем нажимаю пальцем на кнопку вызова.

Тяжелые шаги Джонни эхом отдаются прямо у меня за спиной.

— Давай, давай.

Двери лифта раздвигаются как раз в тот момент, когда Джонни подходит ко мне, его рука обхватывает мое предплечье. Он дергает меня назад, и смертельное рычание эхом перекрывает бешеный стук моего сердца.

— Отпусти ее. Сейчас же.

У меня перехватывает дыхание от знакомого тембра, сердце замирает, прежде чем снова забиться быстрее.

Алессандро выходит из лифта, испепеляющий взгляд прикован к толстым пальцам, впивающимся в мою кожу. Затем эти пронзающие глаза скользят вверх по моей руке, через плечо и вонзаются в его охранника. От одного этого взгляда, направленного в мою сторону, я бы описалась в штаны, а я выросла среди ужасающих мужчин.

— Да, конечно, извините, босс. — Рука Джонни опускается, и он, пошатываясь, отступает назад. — Она пыталась уйти, а ты сказал мне держать ее в пентхаусе...

Алессандро поднимает руку, и слова мгновенно прекращаются. — Я никогда не говорил, что ты можешь прикасаться к ней. — Он сокращает расстояние между собой и своим охранником, почти налетая на меня в процессе. Затем он нависает над крупным мужчиной, несмотря на то, что ростом на дюйм или два ниже его. — Никто не прикасается к ней. Никогда больше. Ты понял? — Его голос низкий и убийственный, и, Иисус, Мария и Иосиф, это делает что-то незаконное с моими внутренностями.

Нет никакого логического объяснения, почему я так возбуждена прямо сейчас. И все же, мы здесь. Я стою, застыв на месте, наблюдая за ним, совсем как прошлой ночью в клубе, полностью очарованная его властным присутствием.

— Да, босс, — наконец бормочет Джонни, опуская голову, и часть меня на самом деле сочувствует парню. — Извините, мисс Рори.

Я киваю, смущение заливает теплом мои щеки.

Как только я убеждаюсь, что я дома и свободна, Алессандро обращает на меня свой дикий взгляд. — А ты... — Он сокращает расстояние между нами одним длинным шагом, и медсестринская часть меня трепещет от силы его походки. Другая часть меня — клубок нервов и возбуждения, когда он угрожающе надвигается. — Когда один из моих людей приказывает тебе что-то сделать, ты делаешь то, что тебе говорят. — Он сжимает мой подбородок большим и указательным пальцами, заставляя меня посмотреть в его затуманенные глаза. — Это для твоей же безопасности.

Вместо того чтобы сосредоточиться на неподдельном беспокойстве в его взгляде, я концентрируюсь на нарастающем раздражении, потому что первое слишком трудно проглотить. — Я более чем способна позаботиться о себе, МакФекер. — Обхватывая его руку своей, я убираю его пальцы со своего подбородка. — И в следующий раз, когда ты покинешь пентхаус, не сказав мне, куда направляешься, я надену на тебя поводок.

В уголках его губ появляется намек на улыбку.

— Я знаю, что ты делаешь с правилами, Росси. Возможно, это единственный способ держать тебя в узде.

— Ты беспокоилась обо мне, Рыжая?

— Нет, я просто не хотела найти тебя лежащим где-нибудь в канаве, и тогда вся моя тяжелая работа окажется напрасной.

Он снова улыбается, и безумный трепет, который вызывает эта улыбка, совершенно несправедлив.

И опасен.

Алессандро указывает на дверь, и Джонни спешит придержать ее для нас, опустив глаза в пол.

— Извини, — бормочу я, проходя мимо охраны. У меня никогда не было намерения втягивать бедного придурка в неприятности.

Он ничего не говорит, только еще ниже опускает подбородок.

Алессандро бочком пристраивается рядом со мной, как только мы возвращаемся в его квартиру. — Знаешь, это нормально, что ты признаешь, что я тебе небезразличен, — шепчет он, его теплое дыхание касается раковины моего уха.

Мне действительно не все равно, слишком сильно. Но я не позволю этим предательским словам вырваться наружу.

— Так что ты делал в Gemini Tower? — Выпаливаю я, что угодно, лишь бы сменить тему.

— Просто нужно было подписать кое-какие бумаги для Papà. — Ответ приходит слишком быстро, и я все еще почти уверена, что он лжет.

Когда он отступает, его темный пристальный взгляд скользит мимо меня, останавливаясь на инвалидном кресле у двери. Которым он не пользовался уже несколько дней, несмотря на мое беспокойство. Оно стало безмолвной тенью в углу, постоянным напоминанием о боли, страхе, беспомощности, которые почти поглотили его целиком.

Его челюсть напрягается. — Время пришло.

— Время для чего?

Алессандро целеустремленно шагает вперед, пересекая комнату мощными шагами. Он сжимает инвалидное кресло, пальцы сжимаются вокруг холодных металлических ручек, костяшки пальцев белеют. Какое-то мгновение он просто стоит там, склонив голову, плечи вздымаются при дыхании.

— Але... — шепчу я, приближаясь к нему. — Что ты...

Он несется по пентхаусу, поднимая инвалидное кресло над головой, как будто оно ничего не весит, как будто это просто воздух и металл, а не тюрьма, которой оно стало для него.

— Будь осторожен! — Кричу я, догоняя его, когда он устремляется к балкону. Белизна гостиной расплывается, мой пульс грохочет в ушах, когда я догоняю его. Он стоит у перил, это проклятое инвалидное кресло подвешено над горизонтом Манхэттена.

— Что ты делаешь? — Я вскрикиваю, паника и неверие комом встают у меня в горле.

Он не смотрит на меня, просто смотрит на улицу далеко внизу. Его голос спокоен, но в нем слышится что-то грубое, что-то на грани срыва. — Мне это больше не нужно, — тихо говорит он. — И я хочу положить этому конец, которого оно заслуживает.

Я открываю рот, готовая сказать ему остановиться, подумать, но слова замирают, когда я вижу его ясные и решительные глаза. Прежде чем я успеваю что-либо сказать, он выдыхает и с гортанным рыком швыряет его через край.

Я бросаюсь к перилам, хватаясь за холодный металл как раз вовремя, чтобы увидеть, как падает инвалидное кресло. Это всего лишь серебряное пятно на фоне неба, прежде чем оно падает на асфальт внизу. Оно разлетается на искореженный металл и осколки пластика. Звук отдается эхом, резким и неистовым, даже на такой высоте.

Мы долго стоим там, холодный ветер треплет нам волосы, яркий солнечный свет льется сверху. Искореженные обломки инвалидного кресла разбросаны по улице. Несколько пешеходов смотрят на обломки, затем поднимают глаза к небу, но мы слишком высоко. Слава Богу, он никого не задел осколками тюрьмы, в которой его держали. Это кресло было страхом, который сковывал его, слабостью, которая, как он думал, определяла его характер.

Дыхание Але рядом со мной прерывистое, его грудь поднимается и опускается, когда он смотрит вниз. Его рука скользит по моей, лежащей на перилах.

— Это никогда не было тем, кем я был, — хрипло произносит он. — Я отказываюсь позволять этому определять меня. Больше нет. — Его голова склоняется, плечи дрожат, и на мгновение мне кажется, что он может сломаться.

Я провожу рукой по его и крепко сжимаю. — Никогда. — Я шепчу. — Ты самый сильный человек, которого я когда-либо знала, Але. — Грубая кожа под моей ладонью привлекает мое внимание к разорванной, окровавленной плоти на костяшках его пальцев.

— Что случилось с твоей рукой? — Я вскрикиваю, отдергивая свою, чтобы осмотреть повреждения.

— Ничего страшного. — Он высвобождает руку, пряча ее за спину.

— Что-то случилось с твоим отцом в офисе?

— Это глупо. Мы поссорились, я разозлился и пробил кулаком стену. Ничего серьезного, клянусь.

Я скептически смотрю на него, уверенная, что в этой истории есть нечто большее, чем он показывает. Но он уже сосредоточился на искореженном инвалидном кресле внизу, и торжествующая улыбка кривит его губы. Когда он, наконец, поднимает на меня взгляд, от выражения его глаз у меня перехватывает дыхание.