Когда пять мафиозных отрядов приступили к работе, Косслер пригласил Боба Блейки выступить перед агентами и уточнить их представления о сборе доказательств по делам РИКО. Косслер и высшее руководство ФБР понимали, что противостоят врагу, обладающему экстраординарными ресурсами. В конфиденциальных отчетах бюро в 1980 году мрачно признавалось, что Коза Ностра была одной из самых успешных развивающихся индустрий в стране. В масштабах страны она приносила около 25 миллиардов долларов в год незаконных доходов — по самым скромным подсчетам. По оценкам аналитиков мафии из ФБР и полицейского департамента, «валовый доход» в нью-йоркском регионе без учета накладных расходов составлял от 12 до 15 миллиардов долларов.

Зная о силе мафии, Блейки не переставал повторять агентам, что РИКО — идеальное оружие для победы над Козой Ностра. «Я бы хотел, чтобы вы, ребята, возбудили дело против всех боссов в одном зале суда, — сказал он Джиму Косслеру за ужином в один из февральских вечеров 1980 года в атлетическом клубе Downtown на Манхэттене. — Я мечтаю предъявить обвинение каждому боссу в Нью-Йорке — всей Комиссии».

Косслер, ковыряясь в еде, думал о том, что Блейки было легко фантазировать о масштабных расследованиях в отношении верховных лидеров мафии. ФБР только начинало свою первую концентрированную кампанию, и не было никаких гарантий даже небольших побед. Косслер был относительно низкопоставленным агентом-надзирателем в консервативном, зашоренном ведомстве. Как он мог реализовать эти рискованные, беспрецедентные концепции? Как получить ресурсы, деньги, рабочую силу? Он понимал, что, если он соберет все утопические предложения Блейки в официальном меморандуме, высшие чины ФБР и Министерства юстиции сочтут, что он сошел с рельсов.

И все же, без чьего-либо специального нажатия на кнопку «пуск», профессор юридической школы и горстка агентов ФБР, которых он вдохновил, привели в движение механизм для переломного события: дела Комиссии, атаки на сердце мафии.

В пяти милях к северу от штаб-квартиры ФБР, в мрачной витрине магазина в Восточном Гарлеме, глава семьи Дженовезе говорил о Комиссии. На самом деле он демонстрировал диктаторские замашки этого органа по всей стране.

«Скажите ему, что это Комиссия из Нью-Йорка. Скажите ему, что теперь он имеет дело с большими парнями».

Энтони «Жирный Тони» Салерно передал это властное послание двум посланникам из Кливленда, когда однажды утром в октябре 1984 года проводил заседание в своем любимом редуте — социальном клубе «Пальм-Бойз». Клуб никогда не был местом сбора мальчишек или центром досуга подростков. Это был бизнес-офис и излюбленное место встреч Тони Салерно, чья добродушная внешность выдавала его реальное призвание. ФБР и многие мафиози по всей стране считали Салерно боссом преступной семьи Дженовезе. Потягивая кофе со своими гостями, Толстый Тони убеждал их предупредить начинающего члена их группировки, что окончательное решение о смене руководства в их кливлендской боргате примут нью-йоркские боссы. По сути, сфера влияния нью-йоркской комиссии распространялась вплоть до Чикаго. Если спор касался боргаты, расположенной дальше на западе, он решался совместно Комиссией и чикагским «Аутфитом».

В отличие от других мафиозных донов Нью-Йорка, которые были отдалены и не желали встречаться с посторонними, Салерно был доступен. Мафиози из Кливленда, Филадельфии, Новой Англии, Буффало и других городов считали его проводником важной информации для других крестных отцов Нью-Йорка. Они часто советовались с ним в «Пальм-Бойз» по поводу внутренних проблем, которые они хотели, чтобы Комиссия рассмотрела и решила. Эмиссары из других городов всегда знали, где найти Салерно.

Заседание с кливлендскими мафиози проходило в то время, когда нью-йоркские боссы были в неведении о готовящихся против них нападениях ФБР, и Салерно не стеснялся ссылаться на верховную власть Комиссии, политбюро мафии. Особенно безопасно он чувствовал себя в Восточном Гарлеме, который был центром его мироздания, как мальчика, так и мужчины. Салерно вырос в этом районе, когда он был исключительно итальянским, и остался там, когда он постепенно превратился в Испанский Гарлем, баррио с преобладанием пуэрториканцев. В 1980-х годах на участке в три квартала по Первой авеню и нелепо названному городскому проспекту Плезант сохранился лишь крошечный очаг пожилых итальянцев и россыпь итальянских ресторанов. Это был старомодный уголок, отвечавший деловым потребностям Салерно. Компактность итальянской зоны была преимуществом, обеспечивая защиту его незаконным предприятиям. Назойливые незнакомцы, несомненно, полицейские или агенты, легко попадали в карантин, а об их присутствии быстро сообщалось подельникам Салерно.

Салерно родился в 1911 году и стал гангстером в 1930-х годах, на заре становления Козы Ностра. В молодости он начал работать в семье Лаки Лучано, которая только что образовалась, и поднялся по обычной для мафии лестнице, пройдя путь от ростовщика до бригадира букмекерских контор, номерных знаков и ростовщиков. Восточный Гарлем и прилегающие районы Гарлема были богатыми территориями для азартных игр, и Салерно с ранних лет начал зарабатывать на этом.

Банда Лучано со временем стала известна как «боргата Дженовезе», а Салерно был лейтенантом Майкла «Триггер Майка» Копполы, главного капо в Восточном Гарлеме, который попал в серьезные неприятности в 1946 году. По словам детективов, Коппола оказал услугу Вито Маркантонио, соседскому конгрессмену. Триггер Майк поручил трем своим парням наказать политического союзника, который, как подозревал Маркантонио, предал его во время предвыборной кампании. Ударники Копполы зашли слишком далеко и убили мужчину, проломив ему череп. Это возмутительное убийство породило заголовки о причастности мафии и политическом мотиве убийства, что заставило обычно услужливую полицию надавить на Копполу. Чтобы спастись от жары, Коппола бежал во Флориду. Это был большой успех Тони Салерно. Только в тридцать с небольшим лет он взял на себя бразды правления капо Дженовезе в Восточном Гарлеме, и удача ему была обеспечена.

Будучи солдатом или пуговичником, а затем и капо, Салерно пережил несколько арестов по мелким обвинениям в азартных играх, которые заканчивались мелкими штрафами или быстрыми увольнениями. Эти кратковременные перерывы в делах были не более чем ожиданием, обычным преследованием в фарсе, который разыгрывала полиция, чтобы выполнить квоту на аресты и продемонстрировать общественности свою неподкупность. В молодые годы Салерно использовал различные вымышленные имена, обычно «Тони Палермо» или «Тони Руссо» для этих неприятных придирок.

К среднему возрасту Салерно, обхвативший 230 фунтов при его коренастом теле ростом метр восемьдесят семь дюймов, получил в криминальном мире прозвище Толстый Тони. Но как только он утвердился в качестве влиятельной фигуры в семье Дженовезе, никто не смел произносить это имя в его присутствии. Прокуратура Манхэттена остро осознала его прозвище и его значимость в 1959 году, когда расследовала обвинения в том, что он и другие мафиози получили часть титульного боя в тяжелом весе между Флойдом Паттерсоном и Ингемаром Йоханссоном на стадионе «Янки». Подозрения в том, что Салерно и семья Дженовезе тайно финансировали поединок, чтобы получить долю от прибыли, не оправдались для окружного прокурора. Обвинения не были выдвинуты, и Толстяк Тони одержал еще одну юридическую победу.

Предпочитая вести скромное существование в Восточном Гарлеме, Салерно никогда не был замечен следователями на шумных вечеринках мафии или в ночных клубах «Копакабана» и других любимых мафиозных бистро. Его непритязательный, грязный образ жизни был точно отражен в рождественской открытке, которую он отправил своим приближенным. Стоя в одиночестве перед елкой, пухлый главарь мафии угрюмо смотрел в объектив камеры, одетый в пижаму, банный халат, с сигарой во рту и в бейсболке, надетой задом наперед.