«Вы не были мальчиком на побегушках», — заявила федеральный судья Рина Рагги, вынося приговор, попросив его признать свой статус в семье Коломбо. «Вы занимали высокий пост в этом предприятии, вы могли распоряжаться своими действиями по своему усмотрению?»

«Да, я имел», — ответил сгорбленный Персико.

Назвав Персико «очень опасным человеком», судья Рагги сказала, что хотела бы иметь право заключить его в тюрьму пожизненно. Отметив, что благодаря формальности в законе РИКО он избежал наказания в 1994 году, хотя присяжные установили, что он заказал убийство своего шурина, она добавила: «Я думаю, что нет такого преступления, которое он не совершил бы».

Семнадцатью годами ранее во время вынесения приговора Малышу Алли Бою вместе с его отцом за его первое обвинение в рэкете на процессе по делу семьи Коломбо судья Джон Кинан убеждал его сменить направление, подчеркивая, что он будет достаточно молод, чтобы начать новую жизнь, когда выйдет из тюрьмы. «Если вы останетесь в семье Коломбо, то вы — ничтожество», — предупредил судья. На совместном слушании по вынесению приговора судья Кинан также выразил восхищение умелой работой Кармине Персико в качестве собственного адвоката в деле Комиссии. Приговаривая отца к пожизненному заключению без возможности условно-досрочного освобождения, судья прочитал ему нотацию: «Мистер Персико, вы — трагедия. Вы один из самых умных людей, которых я когда-либо видел в своей жизни».

Анализ отца и сына, проведенный Кинаном, был убедительным. Движимый непомерным эго, Кармин Змей разжег междоусобную войну мафии, чтобы сохранить контроль над мафиозной империей. Он хотел создать династию. Его коварные планы увенчались крахом. Помимо дюжины известных убийств, в окончательный итог войны в Коломбо вошли убийства его сына, а также более семидесяти членов иерархии, солдат и пособников с обеих сторон, осужденных и посаженных в тюрьму. В начале нового века в Коломбо осталось около семидесяти пяти опытных и не попавших в тюрьму выживших членов, большая часть награбленного пропала, семейная структура разрушена, потенциальные лидеры находятся в тюрьме, ожидают суда или скрываются от правосудия.

Убийство Дикого Билла Кутоло настигло Маленького Алли Боя в конце 2004 года, когда он находился за решеткой. Назвав его все еще действующим боссом, прокуроры предъявили младшему Персико обвинения в том, что он отдал приказ казнить Кутоло. И снова доказательства основывались в основном на словах перебежчиков, и на этот раз обвинительный приговор означал пожизненное заключение или смертную казнь.

«Война помогла нам разрушить семью изнутри», — заметил Джордж Стамбулидис, прокурор на самых значительных судебных процессах, связанных с бесконечными вендеттами семьи. Вместо того чтобы сплотиться перед лицом правительственных расследований, они беспокоились о сохранении своих жизней, и это дало им стимул стать сотрудничающими свидетелями». Война имела эффект снежного кома; она позволила нам быстрее, чем обычно, нажимать на курок, чтобы развивать крупные дела».

Джон Готти сидел в своем личном кабинете и размышлял о своем будущем. Была середина января 1986 года, прошел всего месяц после того, как он в результате кровавого мятежа захватил контроль над семьей Гамбино и провозгласил себя боссом крупнейшей мафиозной группировки страны. Готти и его неизвестный спутник не знали, что его бредни тайно записываются следователями штата Нью-Йорк.

«Закон будет с нами суров, хорошо, — улавливал хриплый голос Готти скрытый микрофон. — Но я смогу год работать без помех. Получится за год собрать все воедино, чтобы они никогда не смогли это сломать, никогда не смогли это уничтожить. Даже если мы умрем, все будет хорошо».

«Это чертовски хорошее наследие», — коротко заметил собеседник, прежде чем Готти продолжил свои размышления.

«Знаешь, почему это так? А потому, что так было бы правильно. Может быть, через тридцать лет оно и испортится, но столько времени уйдет на то, чтобы сгинуть».

Во внутреннем святилище своей штаб-квартиры, охотничьего и рыболовного клуба «Бергин», новоявленный крестный отец Гамбино без стеснения высказывал свои амбициозные планы по созданию еще более могущественной мафиозной империи на основе и без того могущественной семьи Гамбино. На протяжении десяти лет клуб «Бергин», расположенный в Южном Озон-Парке, районе Квинса, где живут синие воротнички, служил центральным командным пунктом Готти. В этом охраняемом убежище уверенный в себе Готти чувствовал себя достаточно спокойно, чтобы высказывать свои самые сокровенные мысли.

В четырех милях от него, в утилитарном, аккуратном офисе на оживленном бульваре Квинс, призрак Джона Готти не давал покоя агенту ФБР Дж. Брюсу Моу, руководителю отдела Гамбино Бюро. В одночасье восхождение Готти на вершину Козы Ностра вознесло его на вершину списка приоритетов Моува. Будучи почти ровесниками, эти два человека из совершенно разных культурных и социальных слоев были обречены стать дуэлянтами. 45-летний Готти — продукт шумной среды большого города: шумный, болтливый, хвастливый, крепко пьющий, неисправимо непокорный законам и правительству до такой степени, что однажды он пожелает поражения Америки в войне. 42-летний Моу был воплощением квинтэссенции добродетелей американского малого города; выросший в сельскохозяйственной глубинке, он был сдержан, лаконичен, практически трезвенник и награжденный морской офицер, добровольно отправившийся на чрезвычайно опасное задание во время холодной войны.

С того дня, как он стал боссом Гамбино, Готти представлял себя мифическим лидером мафии, который вдохновит новый золотой век Козы Ностра. В тот же день Моу поставил перед собой сложную задачу — раскопать все аспекты жизни Готти и разрушить его криминальное царство.

Его крестили под именем Джон Джозеф Готти-младший. Он родился 27 октября 1940 года в Южном Бронксе, пятым из тринадцати детей — двое из которых умерли в младенчестве — которых воспитывали Джон и Фанни Готти. Оба родителя, дети иммигрантов, прибывших на попутных судах из итальянского Неаполя, вели тяжелую жизнь, заботясь о своем многочисленном потомстве, в основном из-за того, что старшему Готти было трудно удержаться на работе в качестве строительного рабочего и рабочего на фабрике. Частые переезды из одного рабочего квартала в другой усугубляли обычные трудности роста для юного Джона Готти и его братьев и сестер. Он сохранил болезненные воспоминания о детстве, а среди друзей пренебрежительно отзывался о неспособности своего беззаботного отца заботиться о детях. Он рассказывал, как его отправляли в школу в непарной обуви, а хулиганы изводили его за потрепанный вид. Эти инциденты послужили для Готти уроком возмездия. «Я выходил на школьный двор и дрался с ними, — с гордостью вспоминал он. — Вот за что люди меня уважали. На следующий день, когда ты их видишь, они приветствуют тебя. Я был крутым, когда мне было десять лет».

Кочующие родители Готти наконец-то принесли в семью небольшую долю стабильности, поселившись в восточном районе Нью-Йорка, когда ему было двенадцать лет. Этот район представлял собой сочетание одно- и двухквартирных домов, многоквартирных домов и фабрик легкой промышленности. Кроме того, это было поле битвы враждующих молодежных банд и идеальное место для того, чтобы Готти мог проявить свои боевые навыки. Крепкий подросток с быстрыми кулаками, он организовал банду Fulton-Rockaway Boys, названную в честь главного перекрестка района.

В подростковые годы Готти Восточный Нью-Йорк был процветающей территорией для Козы Ностра, где в клубах и бильярдных открыто проводились незаконные букмекерские операции. Военные подвиги Готти и его репутация были замечены местными мафиози и подражателями, и он охотно выполнял поручения мафиозной группировки, возглавляемой Кармине Фатико, капо в криминальной боргате, которую в то время возглавлял Альберт Анастазиа. К четырнадцати годам Готти и его приятели стали более жесткими. Они угоняли машины, грабили пьяных и совершали две кражи со взломом. Попытка украсть оборудование со стройки закончилась плачевно, когда переносная бетономешалка опрокинулась на левую ногу Готти, в результате чего ему ампутировали палец. Травма привела к тому, что Готти стал постоянно странно пружинить, из-за чего при быстрой ходьбе казалось, что он подпрыгивает.