Судья штата Мануэль Х. Гринберг рассматривал дело Аккеттуро в менее оптимистичном свете. Назначив максимальный срок в двадцать лет и штраф в 400 000 долларов, Гринберг сослался на его обширное уголовное прошлое и счел, что он «больше, чем просто зритель в операциях безжалостной, жестокой организации». Чтобы защитить Аккеттуро от мести мафии в тюрьме Нью-Джерси, где его легко могли бы узнать, штат организовал ему отбывание срока в пенитенциарном учреждении штата Северная Каролина.

В конечном итоге спасти Аккеттуро помог офис генерального прокурора Нью-Джерси. Во внутреннем отчете, подготовленном в июле 1997 года следователями управления по борьбе с организованной преступностью, его похвалили за то, что он раскрыл огромное количество разведывательной информации о мафии в Нью-Джерси, Нью-Йорке и Флориде, которую невозможно было бы получить другими способами. В декабре 2002 года срок его заключения был сокращен до отбытия наказания, и он был освобожден без всяких условий после девяти лет и двух месяцев заключения — менее половины максимального срока. 63-летний Аккеттуро остался на Юге, вдали от своего прошлого гангстерского ареала в Нью-Джерси. После того как он признался, что всю жизнь занимался организованной преступностью, девять лет были умеренным наказанием.

В начале 1987 года Витторио Вик Амузо и Энтони Гаспайп Кассо унаследовали и возглавили жестко дисциплинированную мафиозную боргату — одну из самых богатых преступных семей страны. Хотя старая иерархия Дакса Коралло была ликвидирована, ФБР и государственные агентства рылись в поисках зацепок и обрывков улик, чтобы выйти на хозяев нового режима. Представители правоохранительных органов знали, что Амузо и Кассо контролируют ситуацию, но ни лидеры, ни фундаментальная структура семьи не подвергались непосредственной опасности юридического нападения. Пять лет спустя банда Луккезе была разгромлена: более шестидесяти человек — около половины ее членов — были заключены в тюрьму, убиты или «перевербованы».

Следователи мафии связывают кораблекрушение «Луккезе» в основном с непрекращающимися интригами Кассо, который пытался добиться верховной власти и богатства для себя. Корону босса носил Амузо, но Кассо был стратегом, стоявшим за хаосом, разделившим боргату. Судебные показания, допросы ФБР и острые наблюдения отступников Луккезе выставляют Кассо в роли архиманипулятора, управляющего податливым Амузо. «Гаспайп был более опасен, чем Амузо, и более ответственен за тот хаос, который, к счастью для нас, разрушил семью», — заключил Грегори О'Коннелл, который вместе с Чарльзом Роузом вел дела Кассо, Амузо и других крупных гангстеров Луккезе. Знания о дьявольском послужном списке Кассо — в основном полученные из его признаний — побудили обоих обвинителей придумать для него личное кодовое имя: «Люцифер». «У него был безграничный энтузиазм в отношении заговоров и убийств, — заметил О'Коннелл. — Я преследовал наркоторговцев, главарей организованной преступности и террористов, и единственным, кого я боялся, кто был достаточно умен и мстителен, чтобы выйти из тюрьмы и прийти за мной, был Гаспайп». (После поимки Кассо и его согласия признать вину и пойти на сотрудничество, Роуз и О'Коннелл покинули прокуратуру США, чтобы заняться отложенной частной практикой. Роуз умер от опухоли мозга в 1998 году в возрасте пятидесяти одного года).

Из всех ветеранов Луккезе, которых Кассо привел в объятия правительства, Тумак Аккеттуро, вероятно, страдал больше всех. Его тридцатипятилетний путь от подмастерья с зарплатой в 75 долларов в неделю до самых высоких ступеней в преступной семье и его окончательное дезертирство отражают современную историю американской мафии. В интервью, взятом в тюрьме в Ньютоне, штат Нью-Джерси, вскоре после своего обращения, Аккеттуро был рапсодом, с ностальгией вспоминая годы своей славы под благосклонным управлением Дакса Коралло. Он мифологизировал Козу Ностру в том виде, в каком она функционировала с 1960-х до конца 1980-х годов, как подлинное Почетное общество, населенное достойными людьми, которым в противном случае было бы отказано в продвижении по службе и богатстве из-за их этнической принадлежности и скромного происхождения. В романтизированных воспоминаниях Аккеттуро его поколение мафиози прибегало к убийству и силе в крайнем случае и только за серьезные нарушения правил Козы Ностра. Он отказался обсуждать сообщения следователей о том, что ему было известно как минимум о тринадцати бандитских убийствах. Он предпочитал изображать из себя ненасильственного капо, посвятившего себя защите непонятой, но почтенной организации. «Не было ничего прекраснее жизни, — с горечью говорит он. — Нас интересовали деньги, но мы не ставили их выше чести. Ребята, которые учили меня, никогда бы не подумали обмануть кого-то в сделке или в игре в кости или карты. Они играли по старым правилам, потому что хотели, чтобы игры и сделки продолжались вечно».

Давление правоохранительных органов в конце концов поставило Аккеттуро перед мучительной дилеммой: погибнуть в тюрьме или отказаться от своих обетов, став крысой. Он не сомневался, что при его прежних уважаемых начальниках он вынес бы тюремный приговор и до самой смерти соблюдал бы кодекс омерты. «Это не был всеамериканский путь. Это была жизнь, которую я выбрал, и я считал себя человеком чести и придерживался бы ее всегда».

Но, придумав вымышленные причины для его убийства, Гаспайп Кассо и Вик Амузо разрушили веру Аккеттуро в священные принципы Козы Ностра. Он рассудил, что они, а не он, были предателями и перебежчиками, и поэтому его отречение было оправданным.

Мафиозная жизнь Аккеттуро была комфортной до того, как федеральные и государственные органы перешли в наступление на мафию. «Тогда мы были дисциплинированы, скоординированы и организованы лучше, чем они, и мы воспользовались этим. — Он улыбнулся, вспоминая те прекрасные годы, когда правоохранительные органы были слабы. — Теперь все наоборот. Эти парни скоординированы вместе, и мы пытаемся убить друг друга».

По его мнению, при более эффективном руководстве семья Луккезе могла бы противостоять правительственной кампании и преодолеть ее. Будучи непосредственным свидетелем резкого распада и упадка боргаты, Аккеттуро критиковал кадры, сформированные в 1980-х и 1990-х годах, как более преданные жадности и наркоторговле, чем почитаемым правилам поведения мафии. Он выделил Гаспайпа Кассо как главную фигуру, стоящую за внутренней аномией, которая привела к распаду Луккезе. «У Кассо и его людей не было ни подготовки, ни чести, — скорбно размышлял Тумак. — Посмотрите на след, который он оставил после себя. Он готов продать душу за деньги. Он выбросил старые правила в окно. Все, что он хотел делать, — это убивать, убивать, получать все, что можешь, даже если ты этого не заслужил. Это главная причина, почему мы распались».

Почти каждый день седеющий, потрепанный мужчина выходил из краснокирпичной многоэтажки в Гринвич-Виллидж и осторожно переходил улицу. Обычно рядом с ним находились один или два человека, которые помогали ему преодолеть расстояние в двести футов по Салливан-стрит. Обычным местом назначения этого сутулого человека был мрачный клуб при магазине, где он коротал часы за игрой в карты. В большинстве дней он был одет неприметно: мешковатые брюки, рабочие ботинки, ветровка, шерстяная шапочка. Но бывало, что в мягкую погоду он выходил на улицу, казалось, дезориентированный, в пижаме, халате и тапочках. В уличной одежде или в пижаме его иногда сопровождал и помогал ему брат, римско-католический священник и общественный деятель в Нью-Йорке.

Для прохожих и жителей близлежащих домов помощь, которую оказывал небритый мужчина средних лет во время своих коротких прогулок по району, выглядела как сострадательная забота со стороны близких родственников и друзей. Его мать и брат охарактеризовали своего шатающегося родственника, который бормотал про себя, пускал слюни и открыто мочился на тротуары, как психически и физически неполноценного.