Правителя сурьев звали Тилла. Аорангу это имя ничего не говорило. Раньше мохнач о нем не слыхал.

Князь был хорош, под стать жене. Высокий, рыжеволосый, стройный и жилистый, словно свитый из медных прутьев. В худом с виду теле угадывалась огромная сила, кожа была сплошь разрисована наколотыми зверями. Из-за ворота выглядывала оскаленная пасть льва – чтобы даровать хозяину ярость хищника; на левой руке виднелась рыба – чтобы плавать без устали… Посередине покрытого веснушками лба голубело солнечное колесо с загнутыми лучами… Узкое лицо с резкими чертами, темно-синие глаза. Снова эти знакомые глаза…

Царевна сурьев поднесла супругу чашу с белесой жидкостью. Тот принял ее с ответным поклоном, коснулся напитка кончиками пальцев, повернулся к золотому идолу и принялся мазать ему губы.

– О Сурья Дара! Взгляни на нас, прими нашу жертву!

Где-то поблизости пахло вареным мясом. Аоранг втянул ноздрями запах, покосился влево. Там неподалеку в освященном котле старухи-жрицы варили жертвенное мясо. Чье именно, Аоранг знать не желал – он все равно не собирался его есть. Его и так коробило от происходящего на его глазах кощунства. Мохнач не считал себя нетерпимым – долгие странствия научили его уважать чужих богов, пусть даже ложных. Однако то, что он наблюдал сейчас, вызывало в нем глубокую неприязнь. «Прочие дикари всего лишь заблуждаются, – думал он. – Что понятно и простительно… Но это – просто издевательство над Исвархой! Что еще за дочь ему придумали сурьи?»

– Благодарим тебя, о Судья Дара, исправляющая пути тех, кто плутает во тьме!

Голос князя был красив и звучен, но древний язык арьев звучал в его устах так же искаженно, как и сам обряд поклонения Солнцу в этой земле.

Закончив кормить идола, Тилла повернулся и сам сделал глоток из чаши. Затем оглядел толпу и остановил взгляд на Аоранге:

– Подойди, чужестранец, причастись сияния Сурьи Дары!

Мохнач попятился:

– Ну уж нет…

Губы Тиллы сжались в узкую линию. Вокруг стало очень тихо.

– Я ведь не сурья, – попытался отвертеться Аоранг. – Мне не подобает…

Взгляд князя чуть потеплел.

– Я – Тилла, сын Аурвана, стою за свой народ перед лицом Сурьи Исвархи! – внушительно произнес он. – Это я здесь решаю, что и кому подобает. Священная хаома – напиток, соединяющий нас с богами. Доверься мне, и я отворю очи твоей души!

– Но…

Прежде чем Аоранг успел возразить, князь махнул его по губам белесым зельем. Оно оказалось очень терпкой травяной настойкой. Кое-какие травы Аоранг сразу узнал и даже успел испугаться – в Аратте они считались ядовитыми… Затем мир будто вспыхнул и стал вдвое ярче, чем прежде. Мысли понеслись вскачь, словно легконогие сайги.

– Ты – Тилла, сын Аурвана Облачного! – выпалил Аоранг, мгновенно вспомнив наконец, где слыхал это имя. – Прежнего верховного вождя сурьев.

– Так и есть, – кивнул юный вождь.

– Стало быть, ты – нынешний правитель Десятиградия?

Тилла усмехнулся его изумлению:

– Добро пожаловать в Солнечный раскат, чужестранец!

Обряд явно близился к завершению. Чаша с хаомой передавалась из рук в руки, постепенно пустея. Толпа пришла в движение, зашумела. Аоранга подвели к котлу, в котором булькало мясо, и сунули в руки дымящуюся плошку с варевом. Пришлось взять, – оказалось, оленина.

– Пойдем со мной, – приказал князь. – Вон туда, в большой шатер. Мы почтили Сурью Дару, а теперь – пир. Будем беседовать, пить, веселиться! Эй, где же певцы с игрецами?

Пир Аоранг запомнил плохо. В памяти всплывали только яркие обрывки видений. Вот он сидит на жестких подушках за низким столом, ломящимся от блюд, и завороженно следит за танцем совсем юных парня и девушки. Подростки пляшут посреди шатра, перебрасывая друг другу острые кинжалы, а гости хлопают, подбадривая танцоров восхищенными выкриками.

Вот мохначу суют в руки огромную чашу с мутным ароматным пивом, которая уже явно не первый раз обходит вокруг стола. Аоранг, едва коснувшись губами ее края, передает чашу дальше. Хмельного мохнач не любил и даже опасался. В храме его с детства обучали держать в узде дикую часть своей природы. Аоранг умел управлять ею – но отлично знал, что на самом деле она никуда не делась… Хаома и так подействовала на него слишком сильно – мир, ставший поразительно ярким в первый миг, теперь ускользал и расплывался…

– …их было тридцать два – тех, кто нынче в небесной степи, на Третьем Небе, – послышался рядом знакомый женский голос.

Жена князя сурьев сидела рядом, рассказывая о своих злоключениях. Насколько знал Аоранг обычаи диких племен с окраин Аратты, история будет рассказана еще раз сто, пока не превратится в песнь, которую начнут петь по всему Солнечному Раскату.

– …там и мой брат, и вся свита, и служанки, и доблестные телохранители… О, если бы мы сразу поняли, какой бедой грозит разлив! Но я приказала идти вперед, потому что всем сердцем стремилась воссоединиться с тобой, мой супруг! По колено в воде, мы шли целый день до самого заката, но настала ночь, а вода лишь прибывала. Мы провели тяжелую ночь без сна на сыром взгорке, а на рассвете увидели, что половодье окружает нас со всех сторон… Возвращаться или идти вперед? Я вновь приказала идти дальше.

Мы шли, вода поднималась… К вечеру мои люди начали падать от усталости. Сперва служанки – одна за другой опускались в воду и исчезали. Потом слуги, носильщики… В конце концов остались лишь я, четверо стражей и мой младший брат. Сперва он помогал нести носилки, потом просто шел рядом… Наконец он начал цепляться за край и спотыкаться… И вот он споткнулся – и не смог встать. Я схватила его за руку… – царевна запнулась, помолчала и тихо продолжила: – Я держала его очень долго. Понимала, что он уже мертв, и все равно не отпускала…

К тому времени мои стражи уже не могли идти. Они остановились и стояли, держа носилки над водой, пока хватило их сил. Сурья Исварха спустился за горы, и я простилась с ним в этом мире. В сумраке я слышала голоса моих стражей. Они окликали меня, и я отвечала им… А потом они начали замолкать, один за другим… Наконец настал тот миг, когда я позвала и мне никто не ответил. Только мой сын плакал и просил грудь, не зная, что настает наш смертный час…

– Слава твоим стражам, Фраван! – взволнованно произнес Тилла. – Поистине они достойны сопровождать солнечную колесницу Сурьи Исвархи в степях Третьего Неба! Даже в смерти сохранившие верность… Это знак великой милости небес! Добрая Сурья Дана сохранила мою семью их руками. – князь повернулся к Аорангу: – И твоими, чужестранец.

Мохнач вскинул голову. Узкое лицо Тиллы казалось бесстрастным, непроглядно-синие глаза смотрели, будто из мира богов.

– Я приношу тебе благодарность, Аоранг! Уже не перед ликом божества, а как мужчина – мужчине. Ты спас мою жену, Фраван Благословенную. Она родила нашего первенца в доме матери – так у нас принято – и спустя сорок дней возвращалась домой, спеша показать мне сына. Я не спал двое суток, разыскивая ее среди затопленной степи…

– Я ехала в носилках лишь потому, что недавно родила! – сочла нужным пояснить Фраван. – А все прочие шли пешком, чтобы не возвышаться надо мной. Ребенка должен посадить на коня отец. Таков обычай.

– Этот обычай едва не погубил тебя, – добавил Тилла, глядя на нее с нежностью. – Уверен, нашего сына ждет необычная судьба! Жрецам надо будет очень хорошо подумать над его именем… Ну а ты, Аоранг…

Князь сурьев внимательно оглядел его, и мохначу показался странным его испытующий взгляд.

– Я прежде не встречал таких людей, как ты. Ты из Аратты?

– Да, с далекого севера, из небольшого племени, прозванного мохначами, – сказал Аоранг. – Мой народ живет на плоскогорье, известном как Змеиный Язык…

– Не знаю такого, – отмахнулся Тилла. – В Аратте сотни народов. Главное – ты не один из желтоглазых арьев. Ты говоришь на их языке, но сам – не один из них, я это вижу. Поэтому ты будешь желанным гостем в моей стране. Живи в моей столице, сколько сам пожелаешь. Ни один сурья не обидит тебя. А за спасение моей семьи – проси что хочешь.