– Из столицы или от Аюра?

– От солнцеликого государя Аюра, господин.

– Очень хорошо… Столица молчит?

– В последние дни оттуда не было гонцов.

– И это хорошо. Идем. – Он еще раз смерил взглядом лежащую неподалеку гору древесного угля и приказал: – Еще давайте, этого мало. Мне нужно семь сотен новых лопат взамен деревянных, и, клянусь, они у меня наконец появятся! – Аршалай поглядел в небо и внезапно спросил: – Почему они ломаются? Почему саконское железо рубит мягкий камень, а мое ломается, наткнувшись на древесный корень? Эх, мне бы сюда хотя бы дюжину саконов…

– Но… – Арсури развел руками.

– Да сам знаю. Всякий, кто пожелает захватить их горную долину, будет вынужден сцепиться с накхами, а те сдерут с обидчика шкуру и нарежут ее на лоскуты для подтирки своих тощих задниц… Хотя кое-что у меня и у самого уже начало получаться. Пошли, покажу. – Наместник потащил за собой доверенного слугу куда-то за огнедышащие кувшины. – Вот новая печь – я сам ее изобрел. Здесь я обжигаю известняк и получаю совсем новое вещество, названия которому еще не придумал. Вот сюда, – Аршалай с гордостью указал на вкопанную в землю пузатую печь, похожую на закрытую чашу, – я кладу сырую глину. Затем лью воду, а сверху кладу мое тайное вещество. Представь, оно почему-то не тонет. Дальше – железная руда и древесный уголь. А вот железо, которое выходит из этой печи, наоборот, тяжелое – куда тяжелее обычного и намного крепче. Правда, вот беда: от сильных ударов оно раскалывается на части… Но вчера я попробовал перемешивать расплав шестом, как похлебку ложкой, – просто хотел, чтобы он быстрее остыл. Так вот – оказалось, что новое железо значительно легче и прочнее, чем прежде! Мои кузнецы выковали из него полосу – если ее согнуть, она не ломается, а выпрямляется снова! – Аршалай радостно вздохнул. – Если это не случайность, я на пороге настоящего прорыва! Ладно, давай сюда письмо. Негоже заставлять государя ждать.

Он взял опечатанный свиток, взломал воск с оттиснутым знаком Солнца и развернул его. Арсури почтительно застыл поблизости, не смея беспокоить господина.

Но чем дальше Аршалай углублялся в чтение, тем бледнее становилось его лицо.

– Исварха Всевидящий, скажи, что я спятил, – прошептал он. – Скажи, что мне темен смысл прочитанных слов! Скажи, что я умер вчера и все это лишь видения отлетающей души… – Он зажмурился и тряхнул головой, будто пытаясь развеять морок. – Нет, так нельзя! Это же гибель! Для арьев и бьяров, и больших, и малых – для всех! Мы все подохнем!

– Что-то стряслось? – осторожно спросил слуга.

– Солнцеликий Аюр, – насилу выдавил наместник, – повелел остановить строительство Великого Рва.

Всадники, сопровождаемые сворой огромных псов, рысью ехали по редколесью. Среди деревьев разносилось веселое гиканье и устрашающее завывание воинов Шереха.

Однако сейчас Аюне уже не было страшно. Еще там, у священного холма, когда Станимир так ловко отобрал ее у жрецов Когтистого Старика, она испытала небывалое облегчение. Так, будто все последние дни терзалась от ужасного морока, и тут ночной кошмар развеялся, и она проснулась радостным солнечным утром.

Царевна украдкой поглядывала на едущего рядом светловолосого князя вендов. Он сам предложил ей дорожного коня, сказав, что трястись в кибитке недостойно дочери государя. Да, она и сама это чувствовала! Если бы не Янди, всю дорогу загонявшая ее в душный пыльный возок, Аюна бы, пожалуй, и мгновения там не провела… Мимолетное воспоминание о телохранительнице промелькнуло в памяти царевны и тут же изгладилось. Мрачные дни и ночи, когда косматые дикари тащили ее через лес в неизвестность, остались в прошлом. Теперь она свободно едет через золотой осенний лес, и рядом с ней – синеглазый воин, полный почтения к богоравной дочери Солнца.

– Так, говоришь, ты служил в столице? – с улыбкой обратилась она к Станимиру. – Я не помню тебя – но очень хорошо помню вендскую стражу, хоть была тогда еще совсем девочкой. Как было ее не запомнить! Статные воины в бронзовых очельях и пестрых звериных шкурах – вы казались такими необычными и грозными! Мне казалось, жители столицы вас даже побаивались…

– Не казалось, моя солнцеликая госпожа, – усмехнулся Станимир. – Кстати, очелья и шкуры нам выдали уже во дворце, под залог будущего жалованья. Высокородный Киран сам придумал этот наряд. Он счел, что в нашей обычной тканине мы выглядим как не слишком удачливые разбойники…

Аюна удивленно посмотрела на него и рассмеялась.

– Киран учредил вендскую стражу лишь после окончательной победы над дривами, – продолжал князь. – Прежде до болотных жителей в столице никому не было дела. Грязные дикари, не понимающие, какую милость оказывает им великая Аратта, соглашаясь забрать их под свою руку! Но как только дривские земли были покорены, все поменялось. Много ли славы побеждать слабых и жалких врагов? – Станимир прищурился, глядя на облака. – Помнишь представление «Сын лесов»? Его одно время разыгрывали скоморохи на всех площадях столицы…

– О, конечно! – всплеснула руками Аюна. – Мы с сестрой и ее подругами смотрели его раза три. В главных героев все были просто влюблены, хоть они и были смертельными врагами… А помнишь, когда в конце военачальник арьев и вендский вождь протягивают друг другу руки и клянутся в вечной дружбе? Кто бы не заплакал, глядя на их трогательное примирение?!

Князь вендов задумчиво кивнул:

– Великое искусство – правильно поведать о славных деяниях… Не все владыки осознают, какой властью обладают над прошлым сказители и гусляры. В своих песнях они, считай, создают его заново… Вот ясноликий Киран это понимал.

– Мой зять умен и украшен всяческими добродетелями, – с гордостью кивнула Аюна. – Потому-то он и стал блюстителем престола. Да поможет ему Исварха одолеть злых накхов, отыскать Аюра и укрепить державу!

Станимир лишь молча склонил голову.

Лесок закончился, воины выехали на простор, на желтеющие луга, край которых терялся в голубой лесной дали. Стадо оленей, пасущихся вдалеке, при виде людей сорвалось с места и унеслось прочь большими прыжками. Лютвяги проводили их свистом и улюлюканьем, а потом дружно затянули песню. Станимир с удовольствием подхватил припев.

«Вот бы знать, о чем он поет? – поймала себя на мысли Аюна. И тут же одернула себя: – Какое мне дело до чужестранца? Впрочем, что мудрить – он хорош собой, и в нем чувствуется сила. Не такая холодная и жесткая, как у Ширама. Скорее мощная и раздольная, как разлив широкой реки…»

Так они ехали день, и другой, и третий. Нежаркое осеннее солнце озаряло их путь, расцвечивая увядающие леса во все оттенки пламени. Каждый вечер повелитель вендских земель останавливался на ночевку в каком-нибудь местном селении. Должно быть, он предупреждал о прибытии заранее, потому что повсюду их ждал радостный и торжественный прием.

К удивлению Аюны, ликование местного люда распространялось не только на вождя, но и на нее. Всякий раз ей оказывали поистине царские почести и заваливали подарками. Ее служанки уже не знали, куда складывать преподнесенные мед, яблоки, расшитые цветными бусинами очелья, красивую резную посуду…

Такое положение дел казалось Аюне хоть и очень приятным, но все же довольно-таки странным. Конечно, она – дочь Солнца, но власть Аратты на эти отдаленные лесные земли, как ни крути, не распространялась… Однако с недавних пор царевна зареклась удивляться. Жизнь ее вышла из привычного русла, и теперь каждый новый день будто открывал мир заново.

Аюне вспомнился Лазурный дворец, где прошли ее детство и юность. Еще совсем недавно, сидя в своих покоях, она сокрушалась о том, как однообразна и скучна жизнь любимой дочери государя. Скоро ей предстоит выйти замуж за вельможу, которого укажет отец, – но по сути мало что изменится. У нее появятся сыновья, они вырастут, станут наместниками отдаленных земель Аратты или военачальниками, расширяющими ее границы. А она все так же будет восхищать, очаровывать и – Исварха Великодушный, какая тоска! – олицетворять собой величие царского дома…