– А дружки?

Накх смешался:

– Их сейчас ищут.

Ширам посмотрел на него тяжелым взглядом:

– Ради вашего блага, пусть найдут. Поехали в посад!

– Маханвир, не стоит! Сейчас там народ бушует…

Когда Ширам поглядел с холма на посад, ему стало ясно, что туда сейчас в самом деле лучше не соваться. Сверху было отлично видно, как на торговую площадь со всех сторон стекается народ. Собралась большая толпа, словно на улицы высыпало все оставшееся население Мравца. Казалось, весь город поднялся на рассвете, узнав о гибели маленького гусляра.

– Они идут сюда, – сообщил один из воинов. – И тащат мальчишку…

Толпа огромной змеей ползла к воротам крома. Впереди несколько человек несли Хельми. На шее его все еще болталась петля веревки, на которой его повесили. Толпа бурлила, слышались гневные выкрики:

– Проклятые арьи, все беды от них! Где они, там горе, там смерть!

– Да они люди вообще?

– Хоть бы князь Учай скорее вернулся и прогнал их!

– На что нам изоряне? Вот когда придет наш родич, Станимир…

– Зачем ждать Станимира? Убьем их сами!

«Да это же откровенный бунт, – думал Ширам, не сводя взгляда с толпы. – Я готов был разговаривать с дривами… Но с этими что делать?»

Поступить, как положено маханвиру Полуночной стражи, как он поступил бы прежде, даже не задумываясь? Оружием разогнать мятежную толпу? Это совсем несложно. Когда десяток-другой бунтовщиков погибнет от ударов лунными косами и под копытами коней, остальные сами разбегутся по домам. Ему ли не знать, как это делается? Но что дальше?

При виде накхов, стоящих в воротах крома, толпа остановилась и притихла.

– С чем пришли? – мрачно спросил Ширам, выходя вперед.

– Он еще спрашивает! Убийца детей! – понеслись крики. – Вешатель проклятый!

Ширам язвительно улыбнулся.

«Иду по твоим стопам, отец, – подумал он. – Сын Ратханского Душегуба – Мравецкий Вешатель! Подумать только, сколько врагов я убил без всякой жалости и обрел лишь славу! Но стоило пожалеть одного мальчишку…»

– У нас тут злодеяние свершилось, воевода… – выступил вперед один из старейшин.

– Покажите тело.

Ширам склонился над мертвым Хельми. На шее у певца все еще болталась веревка, на которой его повесили… Или нет? Предводитель накхов повернул голову мальчишки, оглядел черные синяки на тонкой коже…

– Этот узел вязали не накхи, – сказал он. – Не узел, а позорище. Я и одной рукой лучше завяжу. И веревка не наша.

Толпа вокруг загудела. Ширам видел – ему не верят.

– Я вообще не уверен, что парень умер в петле, – громко сказал он, выпрямляясь. – Сдается мне, его подвесили уже мертвым. Мне сказали, его нашли в кружале… Вешать человека – дело хлопотное, шумное, небыстрое. И как это никто не проснулся? А вот задушить потихоньку, да если еще и вдвоем…

– Айну моя, Айну! Ты не позабыта! – взвился в толпе звонкий молодой голос.

Через миг песню подхватили десятки глоток.

«Не о чем с ними разговаривать. Все равно не слышат. Не желают слышать!» – стиснув зубы, подумал Ширам.

– Отступить в кром! – приказал он. – Закрыть ворота!

Толпа, видя, что накхи уходят в остатки крепости, разразилась торжествующими воплями.

Двое дривских мальчишек, устроившись несколько в стороне, позади взбудораженных посадских жителей, не отрывая глаз следили за происходящим.

– Поистине Зарни – вещий! – благоговейно произнес Стоян.

– Да! – подхватил Белко. – Как мудрый Зарни предсказал, так все и вышло!

– Только Зарни говорил, что арьи сами захотят казнить Хельми. А воевода его отпустил…

– Нет, – поправил Белко. – Зарни сказал: «Хельми должен умереть во имя торжества правды».

Подростки старались не встречаться взглядами.

– Жаль Хельми, – буркнул Стоян.

– Жаль, – вздохнул Белко. – Как же мы теперь?

– О чем ты?

– А если начнет по ночам являться? Скверной смертью умер Хельми, нечистой… За гуслями-то точно вернется…

– Молчи, Белко! – резко оборвал его приятель. – Разве ты не помнишь, что сказал Зарни? Боги – на стороне правых! А правые – мы!

Белко тяжело вздохнул:

– Ну а если порча? Охрипнем, гусли потрескаются, струны полопаются… Как дальше петь будем?

– Да хоть бы и никак! Хотел остаться чистеньким? Так на войне не бывает! – с презрением бросил Стоян. – Ты видел Зарни, что с ним сделали арьи? Помнишь, как он сказал?

– Да…

– Ну и как?

– «Жизнь одного – плата за свободу каждого».

– То-то же. О, слышишь, как громко про Айну запели? А ну-ка давай подхватим!

И оба певца принялись прыгать, размахивать руками и орать вместе с прочими:

– Убей арьяльца! Убей! Убей!

– Я желаю поклониться вашему богу, Ячуру, – объявил Учай. – И ничего более! Чего вы так на меня уставились?

Жрецы Болотного Брата лишь глядели на него, не зная, что и сказать. Учай явился как снег на голову. И не то чтобы с войском, но вооруженные парни из его свиты и их лошади, не спрашивая дозволения, уже заняли весь нижний двор храма…

– Разве вы почитаете Братьев? – промолвил наконец старший жрец. – Какая духовная нужда привела к нам князя изорян?

– Я почитаю могучего и страшного Ячура, владыку Изнанки, – веско сказал Учай. – Мне вскоре предстоит великий бой… и важное жертвоприношение. Я хочу положить мой меч к ногам Ячура и просить его о благословении. Хочу, чтобы незримая рука бога коснулась моего оружия и освятила его. Разве это запрещено?

– Добро, – отозвался жрец, все еще глядя на Учая с подозрением, но не находя никаких убедительных отговорок. – Войди в храм, владыка изорян, освяти свой меч… А твои воины пока пусть…

– Эй, Тармо! – не дослушав, принялся распоряжаться Учай. – Размести всех так, чтобы снаружи было не видно. Поставь дозоры на въезде, у дороги. Пока я буду в храме – никого не впускать и не выпускать. Вечка, где кузнец?

– Здесь, – подскочил младший побратим. – Развязать его?

– Даже не думай. И рот ему заткни, а то еще проклянет, чего доброго… Погоди немного. Мне пока нужен только меч… Но будьте готовы. И вот еще что, – Учай вновь повернулся к Тармо, – как только появится одна женщина – ее впустите без проволочек. Ловчий венец подсказывает, что мы опередили ее не больше чем на полдня…

– Женщина? – ошеломленно повторил жрец, не успевая следить мыслью за незваным гостем. – Какая женщина?

Но Учай уже направлялся к дверям земного дома Ячура. Жрецы толпой поспешили за ним, в изумлении оглядываясь по сторонам.

– Не дело ты затеял, правитель изорян! – строго произнес верховный жрец. – Зачем раздаешь тут приказы, как у себя дома? Кто-то мог бы подумать, что ты вздумал захватить храм…

– А хоть бы и хотел, – осклабился Учай, – так что?

Тут уж онемели все жрецы. Неслыханное дело! Да еще в такое неудачное время – на подворье никого из дривских вождей, способных попытаться остановить изорянского князя. Все уехали в Мравец, где разразилась внезапная смута…

– И не боишься гнева богов?

– Нет, конечно! Я же сам бог!

Верховный жрец прикусил язык и больше вопросов не задавал. Учай и несколько ближних воинов из его свиты прошли под сумрачные своды. Вскоре повелитель ингри уже вглядывался в раскосые очи Ячура – воина со змеиной головой, что смотрел на него с высоты алтаря. Пламя в двух высоких масляных святильниках плясало по обе стороны Ячура, делая его взгляд пугающе живым. Однако Учай только улыбался. Он чувствовал, что пришел куда надо.

Стражи Учая стояли за его спиной, отсекая от повелителя толпившихся позади жрецов и заодно приглядывая за ними.

На самом деле со времени праздника нового солнца у повелителя ингри заметно поубавилось преданных воинов. После свадьбы с богиней Учай как будто забыл о своем драгоценном войске, которое с такими усилиями старался собрать, выучить и удержать до весны. Видя подобное равнодушие, многие ингри целыми родами начали понемногу, потихоньку расходиться по домам.