После того как прибыли воины, они всю ночь в молчании ехали через лес, уходя все дальше в земли лютвягов. Аюна сперва сидела за спиной у князя вендов, потом, когда начала засыпать прямо в седле, он пересадил ее вперед. Проснулась девушка, только когда уже рассвело. Отряд Станимира как раз добрался до небольшой деревни, где ненадолго остановился на отдых. Здесь князь приказал принести Аюне лучшую одежду, какая найдется. Конечно, она оказалась очень простонародной и незамысловатой, зато удобной и чистой.

Две юные девушки с длинными русыми косами помогли царевне обрядиться в расшитое речным жемчугом платье и подвели крепкого буланого конька, на каких ездили многие венды. Вначале тот удивленно разглядывал новую хозяйку, а затем ткнулся губами ей в ладонь и фыркнул.

Аюна легко вскочила в седло и направила коня к Станимиру, что-то обсуждавшему с сородичами. Заметив ее, мужчины умолкли. Станимир обернулся и несколько мгновений глядел на девушку.

– Наше платье тебе очень к лицу, – улыбаясь, произнес он.

Все присутствующие закивали, подтверждая слова вождя.

– Благодарю, – величаво произнесла царевна, склоняя голову. – Но к чему мне этот конь? Ведь скоро переправятся прочие, и мой Осветко будет здесь…

– Прочим я велел не спешить с переправой – а мы будем дома нынче к вечеру. Возьми еще это, – князь протянул ей подбитый лисьим мехом плащ, – чтобы тебе не замерзнуть в лесу и выглядеть как подобает, когда мы будем въезжать в столицу.

– В столицу? – удивилась царевна.

– В мою столицу, – с нажимом проговорил Станимир.

Аюна тихо хмыкнула и отвернулась, стараясь из вежливости поскорее согнать насмешливую улыбку с лица. Надо же! Свою деревню синеглазый лесовик зовет столицей! Но ведь правда смешно! Даже в Аратте, где было несколько весьма больших городов, вроде Двары или Майхора, ни один из них не мог и подумать тягаться мощью и красотой со столицей Солнечного Престола. А уж здесь-то…

– Если ты готова, мы можем отправляться, – сказал Станимир.

– Вполне.

– Тогда в путь.

Следующие полдня Аюна вновь дремала в седле. День был не по-осеннему теплый. Хотя листва уже вовсю облетала с деревьев, Господь Солнце все-таки пожелал явить милость земной дочери, щедро обогрев и озарив ее путь – быть может, напоследок перед холодными дождями осени и грядущими первыми снегопадами.

Царевна уже привыкла к проезжим лесным тропам, которые с большой натяжкой можно было именовать дорогами. Эта была не лучше и не хуже прочих. Сородичи ее Станимира, прибывшие ночью, что-то наперебой спешили ему рассказать. Он кивал и отвечал на своем чудно́м наречии. Лицо его было ясным и спокойным, он даже не глядел на Аюну, будто вовсе позабыл о ней. В другое время Аюна, может, и разобиделась бы. Но после ночного «купания», после задушевной беседы у костра, когда славный вождь помогал ей отогреться, она чувствовала себя сонно и расслабленно. Что ей за дело до вендов и их косых взглядов? Станимир все решит и распутает. Это его земли, здесь его власть, он позаботится о своей гостье…

Где-то поблизости вдруг закуковала кукушка. Один из сородичей вождя лесных вендов сделал знак остановиться и совсем по-птичьи прокуковал в ответ. Три раза, потом два, потом снова три…

– Зачем это он делает? – обратилась царевна к едущему чуть впереди Станимиру.

– Удлиняет наши годы жизни, – усмехнулся он. – У нас считают, что кукушки отмеряют людям их срок. Воин убеждает пичугу, что не наш век она мерит, а с подругой разговаривает.

– У вас, вендов, даже кукушки грозные! – с улыбкой заметила Аюна. – А у нас полагают, что кукушка поет о любви.

– Что же она поет?

– Она поет о том, кто улетел далеко-далеко. Неведомо, жив он или нет. Кукушка желает ему удачи в дороге, рассказывает о том, как любит и ждет. И чтобы возлюбленный мог отыскать путь в родное гнездо, она поет свои красивые и грустные песни…

Станимир усмехнулся:

– Погляди, уже падают листья. Скоро пойдет снег.

– Что с того?

– Обычно кукушки заводят свои песни о любви в теплую пору года.

Улыбка исчезла с губ царевны.

– Но как же… А почему тогда поет эта?

– Я же сказал – она отмеряет век. Или сокращает его.

Он поднял руку, развел пальцы… Щеки Аюны коснулось дуновение ветра, и в ствол дерева неподалеку от тропы вонзилась стрела. Девушка вздрогнула, глядя на ее чуть подрагивающее оперение. Потом отвернулась, желая скрыть краску на щеках.

Дальше они ехали молча. Аюна была раздосадована: Станимир не пожелал ее услышать, хуже того – посмеялся над ней! Или нет? Весь вечер девушка раздумывала, стоит ли ей обидеться на князя. А тот вновь о чем-то беседовал с сородичами, будто позабыв о гостье.

Когда дневное светило начало клониться к закату и в лесу стало холодать, Аюна наконец решила вновь потревожить предводителя вендов и напомнить ему, что хорошо бы остановиться на обед.

– Незачем, – отозвался тот. – Мы уже скоро приедем.

– Но я устала и хочу есть! – возмутилась царевна.

Станимир оглянулся, негромко окликнул одного из сородичей, сказал ему что-то. Тот достал из поясной сумы кусок ячменной лепешки и протянул девушке.

– Это все?!

– Это позволит унять муки голода. Настоящая еда будет чуть позже. Нет смысла останавливаться. Вот увидишь – мы совсем близко.

«Совсем близко» вместило похожую на причитания бесконечно долгую песнь. Как пояснил вождь, в ней рассказывалось об истории рода лютвягов, начиная с праматери-волчицы. Мрачную песнь по очереди заводили окружавшие ее воины. Затем один умолкал, другой подхватывал и снова выводил с таким свирепым напором, что в конце концов Аюна ощутила себя посреди волчьей стаи. Время от времени соплеменники Станимира начинали размеренно стучать в округлые щиты рукоятями длинных кинжалов, и лица их в этот миг были полны угрозы и гнева.

Аюна уже собралась было попросить вождя лютвягов прекратить эти пугающие песнопения, но тут лес вокруг явно стал светлее, а затем дорога и вовсе вынырнула на открытое место. Вдалеке поднималась мощная стена из вековых дубовых бревен. За ней виднелась большая крепость, стоявшая на высоком холме.

Царевна застыла на месте, глядя на крепость во все глаза. Таких построек она прежде никогда не видела. Да, это вам не лесная деревушка за колючей изгородью! Она помнила каменные стены столицы, слышала рассказы о накхских башнях, прилепившихся к отвесным скалам, словно ласточкины гнезда. А здесь перед ней высились сложенные из толстенных бревен укрепления, ярус за ярусом взбирающиеся на скалистый утес в слиянии двух рек. Высокие башни на углах внутренней крепости, и самая большая – должно быть, надвратная, поднимались над частоколом. Острые крыши золотились свежей еловой дранкой. Над всем царила белая каменная башня, выстроенная на явно насыпном холме.

– Вот мы и приехали, – с гордостью глядя на крепость, сказал Станимир. – Добро пожаловать в мою столицу, царевна Аюна.

В отведенных Аюне покоях потрескивала жаровня, дыша уютным теплом. Широкая лежанка, стоявшая неподалеку, была застлана собольими шкурами. Уставшая с дороги царевна, сняв с помощью здешних служанок верхнее платье, улеглась, радуясь возможности наконец выпрямиться и вытянуть ноги. Дремота навалилась, едва она смежила очи. Деревянный дворец повелителя вендов растаял, будто марево, Аюна вновь ощутила себя дома…

Вот она подле отца – могущественного сына Исвархи, солнцеликого Ардвана, – сидит лишь на одну ступень ниже его золотого трона. Важно выпрямившись, Аюна наблюдает за торжественным подношением даров, привезенных из недавно покоренных вендских земель. Бобровые шкуры, резные лари, изукрашенные деревянные чары с лебяжьими шеями, тонкой работы саночки, на которых так весело съезжать зимой с горки… Впереди шествия – ее родич Киран, с глазами, подведенными темной краской, набеленным лицом и подвитыми золотистыми локонами, разметанными по широким плечам. За ним – верная стража, юноши из лучших вендских родов.