Аюр, полулежа у костра на лосиной шкуре, сонно глядел на языки пламени, всем существом отдыхая после долгого и тяжелого пути. Сперва он подпевал своим телохранителям, но потом ему надоело, и он принялся рассуждать о местных девицах.

– Поют-то они славно, – говорил он Хасте и Шираму – только они и оставались рядом с ним, остальные или разбрелись кто куда, или уже забылись пьяным сном. – Жаль, что они так некрасивы, будто Исварха закрыл глаза при их рождении. Косы белы, глаза тусклы, как дождевая вода…

– Иной раз и среди ариев рождаются такие, – зевая, отозвался жрец.

– Я знаю, мне как-то показывали девочку, – ответил царевич. – Видно, ее родители уж очень разгневали Исварху. Она была слепа, ее волосы белы, как у старухи, а лицо бледно, как у мертвой, и в ней не было совсем никакого цвета, даже губы голубоватые. Говорят, она потом неестественно быстро состарилась…

– А вашим воинам, похоже, нет никакого дела до того, что эти девицы неугодны Исвархе, – заметил Хаста, кинув взгляд в сумрак поляны.

– Так они сами к ним липнут. Бесстыжие!

Ширам усмехнулся:

– Не тебя ли, царевич, я как-то увозил с пира, где ты с сыновьями знатных ариев веселился до полного беспамятства среди толпы полуголых танцовщиц?

– Так то танцовщицы. А у этих отцы тут же сидят. А может, и мужья.

– У многих диких народов это в обычае, – сообщил всезнающий Хаста. – «Гость в дом – бог в дом», – говорят они. Иной раз мужья даже сами предлагают своих жен гостям и считают это за честь для себя…

Он что-то вспомнил и захихикал.

– А у мохначей того не легче – женщина сама выбирает себе мужчину, и попробуй откажись! Святейший Тулум, не раз бывавший на Змеином Языке, рассказывал, что крайне непросто отвертеться от подобного гостеприимства, не оскорбив хозяйку, – согласиться же на него, сами понимаете, и вовсе невозможно…

– Я думал, ты иного мнения, – насмешливо фыркнул Аюр. – Ладно, я пошутил! Но все же насколько девицы Аратты достойнее и прекраснее всех прочих! Скажи, Ширам, ты можешь вообразить, чтобы дочь моего отца явилась бы ночью в круг воинов распевать с ними песни?

– Вообразить можно все, – пожал плечами накх. – Сестра матери моего деда пришла как-то в такой круг, пела с воинами песни и поила их принесенным с собой вином.

– Да неужели?

Царевич настроился слушать длинную интересную историю.

– А к утру три десятка воинов лежало с перерезанным горлом…

– Она что же, их убила?!

Накх удивленно поглядел на подопечного, будто недоумевая, где его слова допускают иное толкование.

– Конечно. Она для того туда и пришла.

– Но разве ваши женщины не сидят тихими мышками на женской половине, дожидаясь, пока муж и господин изъявит желание их видеть?

Брови Ширама внезапно взметнулись, а спустя мгновение он захохотал, развеивая сомнения Аюра в том, что накхи вообще умеют смеяться.

– Мыши – пища змей, – прекращая смеяться, напомнил воин и провел рукой по туго заплетенной косе. – Наши женщины не участвуют в военных походах. Да, они сидят по домам и ведут хозяйство. Они распоряжаются стадами, табунами и рабами. Запасают провизию и вино. Но горе тому, кто попытается войти непрошеным в наш дом. Ибо любая благородная накхини владеет оружием не хуже мужчины. А порой и лучше.

– Лучше? – удивленно переспросил Аюр. – Но ты только что сам говорил, что ваши женщины не участвуют в походах?

– Замужние – да. Но перед тем как выйти замуж, наши девушки сражаются наравне с мужчинами. И не получат священного права продолжить род до того, как убьют своего первого врага. Моя уважаемая матушка, прежде чем стать женой моего отца, убила одиннадцать воинов…

– Ты шутишь?

– У накхов не принято шутить на эти темы. Когда она возвращалась из набега, сбрую ее коня украшали одиннадцать отрезанных бород вендов. При этом, если не считать мелких царапин, она не была ранена. Для моего отца было честью назвать ее первой женой. Но и прочие его жены не сидели взаперти на женской половине. У рода Афайи много каменных башен, и каждая из них важна. Они господствуют над пастбищами и запирают ущелья. В каждой из них должен быть верный человек. У нас считается, что надежнее всего будет одна из жен главы рода.

– Но почему не мужчина?

– Потому что там, где мужчина сломя голову бросится в бой, женщина прежде всегда подумает.

– Так вот что ты приготовил для моей сестры!

Губы царевича растянулись в широкой улыбке.

– Представляю себе Аюну с лунной косой в руках, во главе защитников какой-нибудь башни на круче…

Он не сдержался и прыснул в кулак.

– Молю тебя, мой храбрый будущий родич, приставь к ней какую-нибудь опытную тетушку, ибо если она не покалечит этой косой твоих соплеменников, то уж точно убьет себя!

– Нет. – В глазах накха появилась задумчивость. – Царевна Аюна не похожа на накхини. Она – будто нежный цветок, который растет на солнечной стороне долины, укрытый от ветра. В скалистых ущельях Накхарана он завянет…

– Ты хочешь сказать, Аюна не годится, чтобы быть женой накха?!

– Я о другом. Когда она станет моей женой, в этом мире появится новое великое родство. Мне трудно это объяснить, но, быть может, с этого начнутся совсем иные времена…

– Что ж, пусть будет так, – милостиво отозвался Аюр.

Ширам склонил голову и покосился на свой обручальный браслет, слишком броский для его темного дорожного одеяния. Внезапно ему вспомнились золотые эфы – символы его рода, – обвивавшие тонкие запястья его нареченной, царевны Аюны. Тогда, на обряде обручения, в суете шумного и многолюдного празднества, он и рассмотреть ее толком не успел. Как, скорее всего, и она – его.

Свадьба у ариев, особенно в царской семье, – священное действо, подобное великому храмовому празднику. День за днем десятки людей, вовлеченных в него, совершают одни ритуалы за другими, и каждое из таинств – очередная ступень незримой лестницы, по которой невеста переходит из семьи отца в род мужа. Простые обряды из незапамятных времен, полные глубокого смысла, освящены радостью обеих семейств, но каждый шаг, каждое движение выверены заранее, словно на представлении в честь божества. Свадьбы накхов были совсем не такими, но Ширам послушно играл свою роль – награда того стоила.

Он прикрыл глаза, вспоминая тот день.

Всюду цветы – все вокруг усыпано срезанными бутонами, от их назойливых сладких ароматов кружится голова…

Торжественные песнопения жрецов Исвархи – низкие голоса слаженно выпевают строки древнего, как само время, гимна из Ясна-Веды…

Дым благовоний, потрескивание священного костра…

Разряженная толпа гостей, придворных и родственников, самоцветы украшений и золото волос – сплошь знатнейшие арии, накхов там почти не было, кроме стражи…

И они с невестой, стоя на помосте, перед ликом божественного огня надевают друг другу на руки браслеты. Это не просто сговор – в этот миг царь передает дочь будущему зятю, и до следующего обряда, который разорвет связь девушки с отчим домом, они оба должны быть ее поддержкой и защитой.

Царевна была немного выше его ростом. Шираму вспомнился смелый, почти дерзкий взгляд, когда Аюна смотрела прямо ему в глаза.

Неожиданно для себя он задумался – а что у нее-то на уме? Рада ли она такому жениху, как он?

Земля ариев, обретенная ими после исхода предков из благословенных земель полудня, отнюдь не была царством богов на земле. В северных уделах случались снежные зимы, так что и всаднику не проехать, а южнее по многу дней кряду лили холодные секущие дожди, от которых на душе было уныло и зябко, хоть на улице, хоть у очага. Но под конец лета столица Аратты томилась от жары. Особенно в столице, где накаленные за день кровли и после заката продолжали полыхать, внутренние сады особняков оставались последним убежищем от зноя.

Летним вечером все окна в покоях царевны Аюны в Лазурном дворце были распахнуты настежь. Как только солнце ушло за крыши, из сада по мраморному полу протянулись длинные синие тени, и все цветы начали пахнуть еще сильнее. Джаяли, старшая сестра царевны, вздохнула, радуясь прилетевшему из сада ветерку, и сделала знак служанке, чтобы та налила ей еще освежающего напитка.