– Где следы? – глухим тихим голосом спросил Ардван.

– Там, где стоит твоя колесница, – поворачиваясь, ответил Ширам. – Вы их затоптали.

– Ты сделал это нарочно?

– Да. Теперь лишь я могу сказать, что это были за следы и каковы на вид похитители. А твоим следопытам, государь, тут уже нечего делать.

– Ты мерзавец, Ширам!

– Как скажешь. Это что-то меняет?

Ардван взглянул на накха с бессильной ненавистью:

– Хорошо, я поверю твоему слову. Но Аюна должна вернуться во дворец сегодня же. И горе тебе, если…

Государь прикусил язык, понимая, что, если до Ширама дошли сплетни о царевне и мохначе, то слова вроде «обесчестил» могут вызвать у него только смех.

– Горе тебе, если ты обошелся с царевной недостойно!

– Я не могу этого сделать, – ответил повелитель накхов. – Ибо у меня нет уверенности, что, когда мы найдем Аюра, ты любезно привезешь ее ко мне в крепость. Но если хочешь, то можешь видеться с ней здесь. Единственное условие – приходи один. Если у тебя больше нет других пожеланий, я предлагаю начать поиски.

Аюр прислушивался, стараясь тщательно запомнить доносившиеся сквозь плотную ткань звуки. Вначале, когда ему ремнями стягивали лодыжки и запястья, он пытался сопротивляться, дергался и вырывался, но тупой удар по затылку лишил его чувств. Он пришел в себя, когда неизвестные перетаскивали его через каменную стену, не особо заботясь о его самочувствии. Он довольно болезненно ударился о выступ стены, но промолчал, стиснув зубы. Тем, кто нес его дальше, явно не было дела, тащат они мешок репы или сына повелителя Аратты. Судя по выговору, то были какие-то местные простолюдины. Они тихо переругивались между собой, споря, как лучше нести связанного. В их разговоре не было ничего полезного.

Затем его прислонили к стене, открыли какую-то дверь и поволокли вниз. Аюр насчитал двадцать ступеней. Вновь грохнул засов. Царевича втащили в холодное и сырое помещение. Сняли путы, сдернули с головы ткань, и, покуда наследник престола моргал и вертел головой, стараясь понять, куда его притащили, похитители вышли.

– Эй, вы! – крикнул он вслед ушедшим. – Идите к моему отцу и скажите, что так он от меня ничего не добьется!

– Они не пойдут к твоему отцу, – послышался вдруг из темноты чей-то негромкий надтреснутый голос.

– Кто тут? – обернулся царевич, стараясь разглядеть говорившего. Но подземелье было погружено в кромешную тьму.

– Тот, кто был здесь до тебя и теперь здесь же, рядом с тобой.

– Но имя? У тебя же есть имя? Я – царевич Аюр, сын повелителя Аратты!

– Да, я понял. Кто бы еще требовал у серых, как пыль, стражников отправляться к своему отцу, не называя его по имени?

Аюр встал, держась за стену, и, морщась от боли, сделал несколько шагов к говорившему.

– Я – царевич Аюр, – повторил он. – Мне не место здесь.

– А кому место?

Судя по голосу, говоривший был очень немолод. Еще царевичу показалось, что чересчур дерзкий старец разговаривает с северным выговором. Но впрочем, Аюр не слишком разбирался в наречиях отдаленных уделов. В холодном лесном краю, называемом Бьярмой, он никогда в жизни не бывал, да и не собирался туда.

– Слушай, старик, я не знаю, почему ты здесь сидишь, да мне и дела до того нет, – нетерпеливо ответил он. – Но за мной уж точно никакой вины нет!

– Твоя вина уже в том, что ты сын повелителя и наследник престола.

– Что за наглость! Я хочу знать, с кем я говорю! – возмутился юноша.

– Со мной.

– Я не вижу тебя!

– От моего имени тебе знаний не прибавится. А то, что не видишь… Зачем тебе меня видеть? Ты в своей жизни много лет ходил, широко открыв глаза, но много ли увидел?

– Много, – удивленный поворотом разговора, ответил Аюр. – Я пересек весь Змеиный Язык с восхода на закат, побывал в Затуманном крае, видел разные земли и племена. Видел зверей, о которых никто здесь и не слыхивал…

– И не видел, как погибает Аратта, – вздохнул старец в темноте. – Что толку, что ты видел зверей и людей, если так и не узрел главного?

– К чему все эти речи? Я хочу выбраться!

Аюр на ощупь отыскал дверь и стал колотить в нее кулаками.

– Ребенку, для того чтобы увидеть свет и выйти из чрева матери, приходится ждать девять месяцев. Ты уже не ребенок, но все еще не созрел, чтобы увидеть свет.

– Да кто ты такой?

– Не это должно тебя тревожить, – со вздохом ответил старческий голос. – Лучше поразмысли в тишине о том, что услышал, а я пока посплю…

Хаста спускался по лестнице, обдумывая данное ему поручение. Что мудрить – на службе у святейшего Тулума он не только освоил грамоту и счет, не только познал тайный смысл древних свитков Ясна-Веды, но и изрядно развил врожденную ловкость и изворотливость. Мысли его крутились вокруг идеи тайно проникнуть в городскую крепость накхов: как-нибудь прокрасться, тихо затаиться, покуда не будет меняться стража, и прошмыгнуть юркой мышью…

Однако его быстрый холодный ум решительно отметал привычные, но негодные в данном случае уловки. Ему вспомнился Ширам в ту ночь, когда Учай обстрелял мамонтов огненными стрелами. Израненный саарсан, едва живой, открыл глаза и принялся убивать с той же неотвратимостью, с какой делал это всегда. А в крепости воинов, подобных Шираму, – сотни. Уж точно они не станут расспрашивать лазутчика, для чего это он хоронится в тени, – схоронят его сами, да так, что больше никто и не найдет…

«Нет, плохая мысль. А если броситься к стенам крепости с криком, что мне нужно говорить с саарсаном? Тоже глупо. Тогда стрелами угостят арьи, так что и рта открыть не успею. Хотя, может быть…»

Хаста разжал кулак и подкинул на ладони золотую пластину. На пластине была выгравирована печать святейшего Тулума, окруженная словами благословения. Что ж, если нельзя пройти лунной тенью, то придется прибегнуть к ослепляющему сиянию Исвархи.

Никогда прежде со дня основания столицы Верхний город не спал столь тревожно. Дома знатных накхов, каждый из которых представлял собой неприступную башню, были объединены в одну крепость. Напротив нее во всех улочках, прилегавших к главной дороге, ведущей к воротам, стояли отряды городской стражи и телохранители высших вельмож Аратты. Ворота были закрыты. Никто не мог ни покинуть Верхний город, ни войти в него. Объявленное государем перемирие, кажется, мало что изменило.

Плохой мир, конечно, лучше доброй битвы. Но веры накхам больше не было. Будто пелена упала с глаз арьев, и только сейчас они поняли, что извечный коварный враг, столетия копивший силы, наконец поднялся и ударил, словно притаившийся в камнях змей. Тому, кто им доверится, не будет спасения.

Городские стражи, оградившись щитами, в молчании наблюдали за угловатой каменной громадой, ожидая вылазки. И чем дольше ее не было, тем больше в сердцах стражников крепло убеждение, что под предлогом перемирия накхи замышляют нечто ужасное. Осталось только понять, что именно…

– С дороги! С дороги!

Воины храмовой стражи, расталкивал народ, освобождая путь невысокому, но очень важному с виду рыжему жрецу в ослепительных златотканых одеяниях, – целая дюжина телохранителей, как положено высшим служителям Исвархи. На голове у жреца красовалась двенадцатилучевая диадема, подобная той, в которой выходил встречать Зимнее Солнце сам государь, а в руках он держал высокий посох, увенчанный золотым полудиском.

Сотник отряда городской стражи поспешил навстречу нежданному гостю. Тот глянул на него, как на бродячего пса:

– Где это произошло?

– Что – это?

Достославный Хаста не удосужился объяснять. Впрочем, польщенный вниманием столь высокопоставленного лица глава стражи и без объяснений догадался, о чем его спрашивают, и ткнул острием копья куда-то вперед:

– Да, считай, прямо здесь. Там напали на царевича. Потом, увы, государь на своей колеснице приехал и затоптал следы…