«Гора двигается! – осознала мохначка. – Нет… она проваливается!»

К оглушительному грохоту добавился далекий рокот, переходящий в низкий рев. Гора полностью скрылась из виду. А на ее месте обманчиво медленно начал вздыматься водяной горб. Он рос и рос, словно собираясь превзойти ту самую гору!

– Что это такое? – пробормотала мохначка, с ужасом глядя, как водяной горб обрушивается вниз, разбегаясь по заснеженной равнине и превращая ее в озеро. Широкий вал покатился во все стороны, ближе и ближе подбираясь к тому самому холму, где они сейчас оказались с Айхо.

– Воды Гибели вырвались на свет! – завопила девушка, сама себя не слыша. – Скорее, скорее! Беги наверх!

Словно в ответ на ее отчаянную мольбу, мамонт припустил что есть сил, мотая головой и трубя, будто призывая на помощь сородичей.

– Мать-Мамонтиха, спаси нас! – голосила Айха, слыша за спиной приближающийся рокот. – Дай нам силы, отведи гибель!

Наконец они достигли вершины холма. Айхо проломился сквозь кустарник и замер, дрожа всем телом, потому что выше взбираться было уже некуда. Мохначка вцепилась ему в шерсть и зажмурилась, ожидая, что вот-вот смертоносный вал настигнет их, захлестнет холм и смахнет так же легко, как смывает весеннее половодье сломанное дерево.

Но текли мгновения, а вода так не добралась до вершины. Айха открыла глаза и осторожно приподняла голову. Все вокруг было залито куда-то безудержно стремящейся мутной водой. В потоке мелькали выдранные деревца и кусты, проносились белые льдины. Холм, на который они едва успели вскарабкаться, теперь стал крошечным островком, едва ли в сотню шагов от края до края. Вдалеке, где еще недавно поднималась стена гор, теперь виднелось что-то вроде огромного русла меж двух устоявших отрогов хребта.

– Мать-Мамонтиха… – еле выговаривая слова, прошептала Айха. – Благодарю тебя за спасение. Но что же теперь делать дальше?!

Всю ночь они провели на островке. Айха не сомкнула глаз. Сердце ее колотилось, руки как будто примерзли к шерсти побратима. Лишь иногда она начинала задремывать, и ее голова тут же наполнялась грохотом бурлящего потока. Под утро ей начали мерещиться звуки костяной флейты. Чистые и ясные, они то и дело прорывались сквозь рев. Но когда Айха узнала их, каждая волосинка на ее теле встала дыбом.

Всякий раз, как рыжая девочка из племени ингри начинала играть на дудочке, случалось что-то ужасное…

Нет, Кирья, не играй! Остановись!

Она вскинулась, просыпаясь, и пение флейты растаяло в свисте ветра. Вокруг все неслись куда-то темные воды, а в них белыми вспышками мелькали осколки льда.

Наутро, к огромной радости Айхи, вода начала спадать. Она уходила не так быстро, как нахлынула, но все же не прошло и полдня, как озеро снова обернулось равниной – только та не была уже ровной и гладкой, а встала дыбом, словно шерсть мокрого, грязного, косматого зверя.

Айха с побратимом подольше выждали для надежности, не вернутся ли Воды Гибели, наконец спустились с холма и пошлепали по лужам среди развороченной потопом обледенелой земли – прочь от исчезнувшей горы.

Однако, как ни забирали они подальше к восходу, этого оказалось недостаточно. В сумерках, когда догорал закат и в глубоком синем небе одна за другой загорались звезды, они вдруг вышли к краю обрыва. Никогда на Ползучих горах таких обрывов не бывало. Отвесный, высоченный берег уходил вдаль и по правую руку, и по левую. А под ногами, далеко внизу, отражая уходящее солнце и небо, плескалось море.

«Какое оно? – вспомнила Айха давнишние слова жреца. – Море прекрасно и опасно. Сияние и блеск, хаос и смерть…»

Холодное сверкание голубого льда пробивалось через бурые стены обрывов. Вода блестела и переливалась, по ее поверхности ходили волны. Вдалеке виднелся другой берег, такой же обрывистый.

– Гора провалилась, и теперь вместо нее стало море, – сказала Айха. И тихо добавила: – Какие вы красивые, Воды Гибели…

Айхо подкрался поближе и утащил сестру от края обрыва – сама она не могла сделать и шагу, у нее кружилась голова и подгибались ноги.

Весь следующий день, обходя гигантский провал, они продолжали идти к востоку. Двигались очень медленно, с трудом выбирая дорогу среди завалов. То ближе, то дальше грохотали водопады – в море падали десятки и сотни потоков, ручьев и речек. Они несли с собой грязь, мох, траву и дерн. То и дело вниз срывались и падали с обрыва подмытые водой валуны. Всякий раз, переходя ручей, Айха тщательно выбирала место для переправы. Ей очень живо представлялось, как поток уносит ее туда, к краю пропасти, и она летит с него вниз в облаке водяной пыли…

– Что творится! – качая головой, говорила она мамонту. – Все стало чужое, ничего не узнаю!

Айхо был с ней полностью согласен. Всю землю перекорежило, не найти ни тропки, ни еды. От зарослей ивняка и стланика и следа не осталось. Где были горы, стали овраги, где было ровно – торчат острые камни. Что за сила вытолкнула их из чрева земли?

– Ползучие горы гибнут, – сказала Айха убежденно, когда они остановились передохнуть. – Теперь это место смерти. Проснулись древние аары – такие старые, что в их времена еще не было ни людей, ни зверей. Даже Мать-Мамонтиха еще не родилась тогда. Были только луна и звезды, солнце и темнота… Тогда верховные духи создавали мир, лепили его из огня, грязи и льда… А теперь они ломают мир и переделывают его заново. Лучше бы всем живущим в это время оказаться от них подальше!

Айхо дрожал и старался прижаться к ней плечом. Вот бы стать маленьким, как травяная мышь, и спрятаться в котомке у своей бесстрашной старшей сестры!

– Странно, что я, девица, веду шаманские речи, не правда ли, братец? Но что мне еще остается? Я прошу древних духов пропустить нас, но не слышу ответов. Боюсь, им нет никакого дела до людей и мамонтов… – Айха поглядела в сумерки исподлобья и добавила: – А я все равно пойду дальше. Где-то там Хаста. Он лежит на холме, и темные тени подбираются к нему. Я буду женой шамана, я должна быть смелой. Я должна пройти.

Побратим кивал. Айха казалась ему огромной и крепкой, выше неба и тверже скал.

Уже на самом закате, перебравшись через очередную гряду невысоких холмов, Айха вдруг увидела место, которое показалось ей знакомым.

– Тропа! – закричала она, ликуя. – Смотри, брат! Мы вышли на охотничью тропу!

Она поглядела вдаль, на уходящие в синюю дымку плоскогорья, счастливо улыбаясь:

– Дальше путь свободен!

Хаста лежал на увядающей траве, закинув руки за голову, и глядел в далекое бледно-голубое небо. День был не по-осеннему теплым. В его родных землях на берегах Змеева моря в эту пору можно было ожидать первого снега, а здесь, в южной Бьярме, лишь начинали желтеть листья да порою легкие паутинки носились в воздухе и липли на лицо.

Холм плавно поднимался над хвойным лесом, темно-зелеными волнами уходившим в синие туманные дали. С юга его огибала дорога. За этой дорогой, затаившись в сухой траве, следили две девушки в черном. Третья сидела рядом с Хастой и неспешно правила нож из небесного железа.

– Эй, звездочет! – насмешливо окликнула она лежащего. – Не рано ли ты уморился?

– Я не устал, – переводя взгляд с облаков на воинственную спутницу, ответил рыжий жрец.

Худощавый и невысокий, обряженный в пестрое, им самим придуманное одеяние бродячего гадателя, Хаста на первый взгляд казался чуть ли не подростком. Только морщинки в уголках глаз да внимательный цепкий взгляд выдавали его настоящий возраст.

– Тогда зачем эта остановка? – продолжала Марга. – Спасибо Тулуму, мы ловко выбрались из столицы и сейчас изрядно опережаем наших врагов. Но лучше бы нам не терять времени и уйти подальше от тракта, а не торчать у всех на виду на этом облезлом пригорке.

– Не такой уж он и облезлый. А кроме того, с «пригорка» открывается прекрасный вид…