Сталин взял свежий номер «Правды», лежащей поверх стопки других газет, пробежал глазами по первой полосе. Митинги, резолюции — полное и единодушное одобрение казни Тухачевского и его сообщников. Голосуют заводы и фабрики, воинские части и учебные заведения, писатели, композиторы, симфонические оркестры и театральные коллективы. Партноменклатура на местах из кожи лезет вон, чтобы доказать свою преданность советской власти и товарищу Сталину. Кто-то понимает, что означает нынешняя чистка и старается изо всех сил выскочить из-под тени занесенного топора, кто-то не понимает и не видит топора, но чувствует его тень инстинктом самосохранения. В любом случае все они будут стараться истребить как можно больше мнимых врагов, лишь бы не оказаться в роли истребляемых. Таков закон жизни, таков закон выживания. Надо лишь правильно использовать этот закон на практике.
Глаза Сталина задержались на маленьком сообщении, озаглавленном: «Говорит дрейфующая станция «Северный полюс»: Редакция газеты «Правда» связалась по радио с героическими полярниками Папаниным, Федоровым, Шишовым и Кренкелем, в труднейших условиях Арктики осуществляющих дрейф на льдине в Северном Ледовитом океане. Вот что ответил на наш вопрос о минувшем суде над Тухачевским и другими изменниками Родины руководитель экспедиции товарищ Папанин: «Мы, четверо полярников, посланных Родиной и товарищем Сталиным дрейфовать в Ледовитый океан, приветствуем решение Верховного суда, вынесшего смертный приговор негодяям и изменникам Тухачевскому, Эйдеману и др. Врагам трудового народа не укрыться и не уйти от расплаты: у нас чекисты — весь стасемидесятимиллионный советский народ. Во главе этой чекистской армии стоит верный ленинец-сталинец, любимец большевистской партии и советского народа, несгибаемый нарком НКВД товарищ Ежов, зорко стоящий на страже завоеваний социализма. С большевистским приветом Папанин, Федоров, Шишов, Кренкель».
Что ж, они правы. Сто семьдесят не сто семьдесят, а несколько миллионов — это совершенно верно. И только потому, что каждый хочет жить. Но не каждый имеет на это право.
Итак, в Северо-Кавказском крае стараниями Люшкова чистка бюрократического аппарата практически завершена. Все клановые связи обрублены, на руководящие партийные, советские и прочие должности поставлены люди, ничего до этого не имевшие общего с этим краем, и эти люди постараются довести до конца то, что не довел Люшков со своей командой. И никакой отрицательной реакции со стороны других кланов и группировок из других областей и республик. Даже со стороны местных управлений НКВД. Наоборот, полное выражение поддержки.
То же самое произошло и в Новосибирске, куда с точно такой же, как у Люшкова, миссией был направлен опытный чекист Курский, сумевший в короткое время организовать в Западно-Сибирском крае несколько крупных процессов против вредителей и заговорщиков в промышленности Кузбасса. Тоже происходит в Киеве…
Наступает второй этап: еще более решительно разгромить бюрократию на Дальнем Востоке, усилить подобный же процесс на Украине, постепенно добивая Центр, а потом сразу же обрушить репрессии повсеместно, чтобы в начале следующего года все было кончено. Останется лишь подчистить хвосты.
Пожалуй, Люшкова и его команду стоит отметить и наградить. Правда, они частенько хватали всех без разбора и даже чуть было не отправили на тот свет писателя Шолохова… Кстати, Ежов докладывал, что евреи считают Шолохова антисемитом. Не исключено, что Люшков с этой позиции и смотрел на автора «Тихого Дона». Но именно евреи в недавнем прошлом старались больше всех, расказачивая Дон, Кубань и другие казачьи области. В директиве ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года прямо говорилось: «…Необходимо… признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления…» И эта директива, подписанная председателем ВЦИК Я. Свердловым, читалась во всех красноармейских частях, а Троцкий, будучи наркомвоенмором, рьяно проводил это директиву в жизнь. Следовательно, она была известна и казакам. И Подтелков, когда приказал рубить захваченных в плен офицеров в бою под Чертковым, выполнял эту инструкцию. Отсюда и закономерный трагический конец его похода по станицам Верхнего Дона. Такое не забывается веками, и Шолохов в известной мере отразил это в своем романе, хотя, конечно, с политической точки зрения этот эпизод из романа можно и нужно было бы изъять. Но уж больно все повествование связано одной живой нитью, рвать которую означало бы уничтожить сам роман и его создателя. И Горький говорил о том же, доказывая необходимость издания романа «Тихий Дон».
Сталин откинулся на спинку кресла, некоторое время смотрел сузившимися глазами в темный угол кабинета, вспоминая недавнее прошлое и все его зигзаги, приведшие к сегодняшнему дню. Что ж, все шло более-менее закономерно. И финал тоже должен быть закономерен, подводящий некую черту под определенным этапом развития страны.
Но за перегибы Люшкова судить нельзя, иначе и другие станут оглядываться, а именно сейчас, когда Большая чистка только разворачивается, чистильщики оглядываться не должны. Зато Евдокимова, вставшего во главе парторганизации Северо-Кавказского края, и Абакумова, возглавившего краевой комиссариат внутренних дел, надо попридержать. Евдокимов утверждает, что Шолохов якшается с бывшими белогвардейцами, забывая о том, что Шолохов — писатель, что он не может не якшаться с ними, стараясь описать наиболее правдиво события гражданской войны на Дону. И хотя Шолохова он трогать остерегается, зато не препятствовал, а даже потворствовал арестам практически всей партийной и советской верхушки Вешенского района, то есть друзей и единомышленников писателя. Через них он со временем постарается добраться и до Шолохова. А все потому, что Шолохов постоянно разоблачал те безобразия, которые творились и творятся на Донской земле, возлагая главную вину на краевое руководство, которое виновато лишь в том, что не умеет руководить. А почему? А потому, что не учится. Что главной задачей считает не руководство хозяйством края, а борьбу с такими же неумехами на местах. Отсюда вывод: и тех и этих надо убирать. Тогда не будет борьбы, а будет работа.
Сталин вышел из-за стола, прошелся по ковровой дорожке, вернулся, стал набивать табаком трубку. Но мысль от этого не прервалась.
Странно, думал он, отчего это Шолохов так опрометчиво бросается в драку с руководством края, задевая даже такие фигуры, как председатель президиума Верховного Совета СССР Калинин? Лишен чувства страха? Или так уверен, что еще незаконченный роман о казачестве и незаконченная же книга о коллективизации настолько прочно защищают его от возможных случайностей политической борьбы, что ему и бояться нечего? Или он фаталист? Или думает, что Сталин обязан защищать его в любом случае?..
Раскурив трубку, несколько раз пыхнув ароматным дымком, Сталин подошел к окну, остановился, глядя, как под ветром раскачиваются вершины лип.
А что, ведь действительно — обязан. И потому, во-первых, что чертовски талантлив и рядом с ним поставить некого не только из ныне живущих писателей, но даже из прошлых; и потому, во-вторых, что он еще может многое сделать как для революции, так и для советской власти, для укрепления авторитета ее руководителей; и наконец, в-третьих, популярность Шолохова в массах настолько велика, что заступничество за него товарища Сталина поднимает самого товарища Сталина в глазах этих масс и заставляет их не замечать и прощать… — да-да, именно прощать! — многое другое, что не простили бы ему в ином случае. Так что Шолохов полезен в любых отношениях. И, судя по всему, он сам понимает эту свою полезность, настаивая в своем последнем письме к товарищу Сталину на беспристрастном разборе дел своих вёшенских товарищей.
Что ж, если Шолохов сумеет доказать, что его товарищи не виновны в инкриминируемых им преступлениях, то стоит их вызволить из лап краевой госбезопасности. Это лишний раз докажет рядовым коммунистам и беспартийным, что Сталин стоит за правду и справедливость. А в результате сам факт заступничества обрастет в народной молве необычайными подробностями, превратится в миф, так необходимый и самому Сталину, и советской власти, и народу.
