Влодек молча кивнул головой и вышел.

Косиор налил в стакан еще коньяку, выпил.

Настенные часы отбили два часа ночи…

Скорый поезд «Москва-Киев» пронзал своим длинным светящимся телом ночною тьму августовской ночи. Трескуче стучали колеса, тонкий предупреждающий свист паровоза вместе с дымом относило в сторону боковым ветром. А может, никакого ветра и нет. Может, вообще ничего нет, кроме тряского купе, стука колес и паровозных свистков…

Никита Сергеевич Хрущев сидел в купе спального вагона, просматривал записи, сделанные сразу же после встречи со Сталиным на его даче в Зубалово. Иногда, когда паровоз ревел особенно настойчиво, поднимал голову, прислушивался. Записи были короткими, не более чем в одну строчку, шли под номерами и содержали основные задачи, сформулированные Сталиным, которые должен был решить Никита Сергеевич на Украине.

— Во многих областях и республиках страны чистка кадров практически завершена, — говорил Сталин, по привычке вышагивая по ковровой дорожке от стола к двери и обратно. — Но на Украине чистка переросла в сведение счетов между отдельными группировками. Первый секретарь компартии Украины Косиор явно избавляется от людей первого секретаря киевской парторганизации Постышева, воспользовавшись его арестом. И это в то время, когда враги народа остаются на свободе. В свое время Косиор и Постышев явно что-то не поделили. А не поделили они власть. Надо разобраться в этой чехарде. Косиора мы отзываем в Москву. Но его люди остаются в Киеве. Что это за люди? Куда они ведут Украину? Чего хотят? С кем связаны? Все это надо выяснить на месте.

Сталин остановился, внимательно посмотрел на сидящего Хрущева — и тот вскочил, преданно тараща маленькие глазки.

— Садись, Микита. Чего вскочил? Вскакивать не обязательно. Политбюро довольно работой парторганизации Москвы по избавлению от скрытых заговорщиков троцкистского толка. И твоим личным вкладом в эту работу. Теперь партия доверяет тебе завершение чистки на Украине. И завершить ее надо в самые кратчайшие сроки. Именно для этого мы тебя туда и посылаем. Возьмешь с собою людей, которые заменят первых и вторых лиц в Цека Украинской компартии, в правительстве. В первую очередь — в НКВД. Чекисты должны работать под твоим пристальным вниманием и контролем. О своей работе докладывай постоянно. А мы, в свою очередь, будем внимательно следить, как ты выполняешь решение партии.

Сталин помолчал, то ли давая Хрущеву время осмыслить сказанное, то ли думал над тем, что сказать еще, напутствуя Хрущева на новую должность.

— Но все это — не главное, — произнес он, неожиданно останавливаясь возле Хрущева. — Главное — экономика. Надо поднять на Украине сельское хозяйство, развернуть еще шире промышленное строительство. В Москве ты доказал, что умеешь это делать. Используй свой опыт на Украине. А мы тебе поможем.

Сталин несколько раз втянул в себя дым и выпустил его через нос и рот. Затем продолжил:

— И еще твоя задача — всеми силами бороться с украинским национализмом. В зародыше душить любые его проявления. Случись война… Впрочем, до этого еще далеко.

Кабинет на даче в Зубалово — уменьшенная копия кабинета кремлевского, так что Никита Сергеевич, слушая Сталина, временами забывал, где он находится. Но дело не в этом, совсем не в этом. Да, он, Хрущев, быстро и решительно провел чистку кадров Москвы и области. Оставались у него и кой-какие резервы по линии парткадров, которые он собирался почистить сверх отпущенного лимита, но Сталин вызвал его в Кремль в начале апреля и сказал, что пора сворачивать чистку, а то работать будет некому. И резервы так и остались невостребованными. Кому-то повезло, а народная мудрость гласит, что везет дуракам. Впрочем, это уже не имеет принципиального значения.

Случился тот разговор со Сталиным в апреле. Он почти совпал с назначением Ежова наркомом водного транспорта… по совместительству. На водный транспорт и в другие наркоматы пошли и многие ближайшие сотрудники Ежова — на укрепление, так сказать, тамошних кадров. А это звоночек для всех чистильщиков, и очень даже неприятный. В том смысле, что и его, Хрущева, могут куда-то назначить по совместительству же. Как говорится, Макар своих зайцев переловил, свое дело сделал, Макара можно и того-этого… пересадить из лодки на бревнышко — пусть покрутится.

Неужто и до него, Хрущева, дошла очередь? Избави бог. А может, и нет? Может, только кажется? Ведь, с другой стороны, первый секретарь КП(б) Украины — величина значительная, масштабы куда как больше московских, и уж, конечно, это тебе не наркомат водного транспорта. Однако, при всем при том, тебя как бы убирают с глаз долой. А с глаз долой, известное дело, из сердца вон. Пройдет какое-то время, Сталин может сказать: «А кто такой, позвольте вас спросить, дорогие товарищи, Микитка Хрущев? Знать такого не знаю, ведать не ведаю. И того-этого… на бревнышко». Сталин это может: для него ни друзей не существует, ни родственников, ни соратников. Он на всех смотрит с точки зрения полезности на данный исторический момент. А может, и вообще никак не смотрит.

За окном загрохотали фермы моста, паровоз заревел, пугая темноту. Никита Сергеевич поднял круглую голову, задумчиво уставился на драпировку окна, точно пытался сквозь плотную ткань разглядеть свое будущее. Но будущее было даже более непроницаемо, чем драпировка. К тому же драпировку можно сдвинуть и посмотреть, что там, за окном, мелькает в ночной темноте. Хотя и так ясно, что там мелькает: та же темнота, искры из паровозной трубы да редкие огоньки деревень. А в будущее не заглянешь: твое будущее известно одному богу и, разумеется, Сталину.

Конечно, он, Хрущев, на все сталинские слова и пожелания твердил одно и то же: «Сделаем, товарищ Сталин! Выполним, товарищ Сталин! Не подведем, товарищ Сталин!» И ничего другого ему, Хрущеву, не дано, как сделать, выполнить и не подвести. И он до сих пор еще ни разу Сталина не подводил. Разве что в мелочах. Потому и едет на Украину…

Никита Сергеевич беспокойно поерзал по дивану, морща шишковатый лоб. Что-то он еще такое заметил в кабинете Сталина, что показалось ему странным, но сообразить тогда не успел: не было времени. И только теперь вспомнил: помимо Сталина в кабинете присутствовали Маленков, Каганович и Берия, недавно назначенный заместителем Ежова. Но не было ни самого Ежова, ни его первого заместителя Фриновского, который с апреля же фактически руководил Большой чисткой.

Впрочем, Ежов Никите Сергеевичу никогда не нравился: он не любил маленьких, плюгавых, худосочных. В них слишком много желчи, они пригодны лишь на что-то такое, что требует одной единственной вспышки, в которой они сами же и сгорают. И ладно, если бы только сами, а то ведь прихватывают в огонь и многих других. И еще: знают они или нет о своей миссии, но к своей роковой черте идут без оглядки, нагло посматривая на всех прочих, ни с кем не считаясь и никому не принося радости.

Но и тучный Фриновский Никите Сергеевичу не нравился тоже. Да и что такое нравится-не нравится, если речь идет о политике? Ерунда и дамские штучки. Настоящий политик должен мыслить совсем другими категориями. Примерно так, как мыслит шахматист: пешки, кони, слоны и прочая. Исключительно с точки зрения полезности для данной комбинации. А чтобы выиграть партию, жертвовать приходится не только пешками, но и, случается, самой королевой. Главное — выиграть партию, в которой король — это ты сам. И никто другой. Именно так Сталин и поступает. Следовательно, надо остаться на доске среди тех немногих фигур, без которых и король не король.

Никита Сергеевич ехал в Киев без семьи: некогда было ждать, пока она соберется. Приедет, никуда не денется. В соседних купе, пожалуй, уже спят члены его команды. Да и почему бы им не спать? У них голова не болит, разве что с перепою. Их дело: ать-два-левой, головой думать не надо, с них Сталин спрашивать не будет, и если что, все шишки достанутся ему, Хрущеву. Стало быть, надо так поставить себя, чтобы они сразу же почувствовали, от кого зависят, кому служат. Сталин далеко, а Хрущев вот он, рядом, ведет свою партию, здесь он — король. Тем более что задача перед ними стоит яснее ясного: определенные фигуры с доски убрать, другие поставить на их место. Это, разумеется, не по шахматным правилам, но зато по правилам самой жизни.