«Вился голос скрипки, тонкий, виртуозный…» Вился голос скрипки, тонкий, виртуозный, Руку жал я милой, вечер был морозный, Кони ржали, грызли удила. Вышла неодетой, чтоб со мной проститься, Говорю ей нежно: «Можешь простудиться, Ты бы в дом, сердечко мое, шла!» Зловещ и глух возник шум тополей… «Ой, не вернусь, милый, не́ к кому вернуться, Хочу простудиться, лечь и не проснуться!..» А глазами говорила мне: «Рассказали люди, что другую любишь!» Бросил я надменно: «Лишь себя погубишь, Слухам доверяя по весне!» Зловещ и глух стоял шум тополей… И рванули кони — вспоминай почаще! Замелькали поле, и холмы, и чащи, И пронзила мое сердце дрожь. Милая вернулась в дом, судьбе не рада, Плакал голос скрипки: где же ты, отрада? Сердце, как же ты еще живешь?.. Зловещ и глух летел шум тополей… «Поругались две подруги…» Поругались две подруги, Слушать ссору мне невмочь, Так бела — любовь дневная, Так черна — подруга-ночь. Ангел — днем, а ночью — демон Мирятся во мне одном: Ангела люблю я ночью, Демона люблю я днем. Днем на грудях демоничных Пью я сладкий виноград, Звездной ночью, размышляя, С ангелом иду я в сад. Но вчера увидел демон, Как я с ним пошел гулять,— И меж ними с новой силой Ссора вспыхнула опять. Не ругайтесь, две богини, Лучше помните о том, Что в душе, как на планете, Наступает ночь за днем. ВЕСНА Живу, смеюсь печалям вслед, И вера в то со мною, Что песни, как вишневый цвет, Вам раздарю весною. Как разноцветна ты, весна, Везде, куда ни гляну! И звонким эхом даль полна, Донец звон струй шлет к Сяну! Как запах луга свеж и прян, Как стелется без края Пшеница, словно океан, От Сейма до Дуная! И мир от солнечных щедрот Изменчив повсеместно! Цветы повсюду вьются вброд, Кочуют пчелы тесно. Вон сом серебряный Днепром Проплыл, сверкая, мимо, Блеснул, — и тут же канул в нем, А вынырнет у Крыма! От гор Карпат до Святогор Бежит волна ретиво, Огни Донецка тешат взор — Всем фабрикам светило! Мой дух взмывает, как орел, Над Киевом, влюбленный В Отчизну, что народ обрел, И в край возъединенный! «Ту, что забыта мною…»
Ту, что забыта мною,— Казалось, что забыта,— Жемчужину мечты Я встретил и ликую, Ликую и тоскую, О, Дзюня, это ты! Была ты так коварна, Коварна, элитарна, Поверить ли глазам? Кто хочет, пусть поверит, Пусть верит, пусть измерит Ту перемену сам! Ведь ты глядишь не гордо, Не гордо, а охотно Мне ручку подаешь, Смеешься так любезно, Любезно и прелестно Приязнью в плен берешь. Да, ты меня узнала, Узнала, но не знала, Как я катился в ад, Теперь, когда поднялся, Поднялся, не поддался,— Мне посылаешь взгляд?! А было — ни привета, Ни слова, ни ответа, Ты ж гордою слыла, Теперь — заулыбалась, Разговорить пыталась И ручку подала. Что ж, я твоей игрою Обманут был, не скрою, Беда была лиха, Себя сдержу насильно, Насильно и бессильно Смеюсь я: ха-ха-ха!.. Но, засмеясь, заплачу И плачем не оплачу Мечту ушедших дней, Единую доныне; И вспомню при кончине О Дзюне, лишь о ней! Богдан-Игорь Антонич © Перевод Н. Котенко ПЕСНЯ О ВЕЧНОЙ ЮНОСТИ В сани на рассвете запрячь четверку чалых — и вскачь, и вскачь! На ременной привязи резвые кони заржали,— только эхо вернулось от скал, от скал. Стегануть буйный ветер плеткой меткой — и вдаль, и вдаль! Закалим глаза далью безмерной, а сердце сменим на сталь, на сталь. По сходам серебристым — копыта золотые, как гром, как гром. Ветер неуемный жадную грудь насытит,— под крышей синего неба наш дом, наш дом. Снегов тишину мертвую вспороть восклицаньем ратным, и — нет забот! Навстречу солнцу раскроем объятья — радушно, радостно… В галоп, в галоп! В сани на рассвете запрячь четверку чалых — и вскачь, и вскачь! Напрямик одолеем преграды к счастью, и финиш — бесспорно — наш! Распускают кони седые гривы, пар из уст, как дым. С буйным ветром пышногривым! Слава вечно юным, вечно молодым!.. 1931 |
