В СЕЛЕ I Стога на росстанях маячат В родимой, милой стороне,— Я взгляд, от слез блестящий, прячу, Здесь неуютно, зябко мне. Здесь грудь томительно сжимает Меж тучек небо в вышине, А в сердце словно что-то тает, Как воск на пламенном огне. II Уныло, будто на погосте,— Пустынны, скошены поля!.. Так что ж сюда стремится в гости Душа печальная моя? Давно уже не в тон эпохе И эта даль, и эта высь. Шум городов, и крик, и грохот В мою мелодию влились. Мне чужд тенистый сад у дома И чужды вздохи камыша. Я полюбил глубокий омут, Где тонет камешком душа. На мачты, стрельчатые крыши Всхожу я, как на эшафот. А ваша ночь покоем дышит, Уснуть безмолвье не дает. Какой-то шорох, плеск неясный Приносит в сердце темнота… Лишь только зарево погаснет, Я — бесприютный сирота. III Какая тишь стоит вокруг!.. Не шелохнутся степи, долы; На изумрудный росный луг Слетелись бабочки и пчелы. Пылает солнечный костер, Сияет небо голубое. Бесцельно мой блуждает взор, И мысль теряется от зноя… Презрев крестьянские дела — Который год уж горожанин,— Давно отвык я от села, Его покой мне дик и странен. Здесь ни трамвай и ни авто Движеньем воздух не колышет, В часы урочные никто Гудка призывного не слышит. Лишь прошуршит рогатый жук, Расправив надвое воскрылья,— Его глухой и низкий звук Напомнит шум автомобиля. Когда ж померкнет свет зари, Гляжу я, выйдя из избушки, Как зажигают фонари Неисчислимые гнилушки. Чем от хандры спастись? Бог весть… Рвануться в бездну млечных далей? Иль из Вергилия прочесть Десяток римских пасторалей? Тоска и темь… С ума сойти! Влачится время, как улита. В читальню можно бы пойти,— Да жаль, сейчас она закрыта… 1926 МАРИЙКА I Смутной вечерней порою, Когда горизонт во мгле, Устало глаза закрою, И станет тоскливо мне. Вспомнится зимний вечер И фастовский вокзал, Вздрогнут от холода плечи, А в душу вольется печаль. Вновь предо мной предстанет Тот девятнадцатый год — В шинелях, старье и рвани Голодный и нищий народ. Вспомнится станция Фастов И светлый Марийкин лик — Служила она при красных В газете «Большевик». Наше с нею знакомство Было недолгим тогда. Смеялась Марийка звонко, Веселой была всегда. В сумрачный час на закате Сердцу всего грустней… Кстати или не кстати, Позвольте поведать о ней… II В Фастове на вокзале Марийка из «Большевика» Сидела на лавке в зале И ожидала звонка. Она не была большевичкой, Девчонка, дочь батрака, Невзрачна и невеличка, Корректор из «Большевика». В Киев она возвращалась, На Волыни оставив дом. С ног валила усталость — От Житомира шла пешком. С плеча у нее свисала Торба, как у калик,— Коврига хлеба и сало Завернуты в «Большевик». У фастовского вокзала Деникинский эшелон: И на перроне, и в залах Тьма золотых погон. Марийка вынула сало Из торбы и хлеба кусок, Поспешно завтракать стала, Пока не ударил звонок. В Фастове на вокзале Раздался истошный крик — Сверкнул офицер глазами: «Вы видите? Большевик!» III В Фастове на семафоре Качнулся маленький труп — Ветров собачья свора Терзает старый тулуп. Пусть на Волынь телеграмму Вьюги быстрей отобьют, Чтоб знала Марийкина мама О том, что случилось тут. Пусть грянет набат колокольный, Воспрянет земля от дремы, Ринутся красные кони На оборотней зимы. В Фастове на вокзале Раздался третий звонок,— Пар зашипел, застучали Колеса, как тысяча ног. Только Марийка-корректор Осталась одна на ветру. Кровь на замерзших рельсах, А на семафоре труп. …………………………… Проездом в Белую Церковь Я фастовский вижу вокзал,— Вспомню Марийку мертвой, И грудь мне сжимает печаль… |
