Как бы людское семя, жидкий студень
Дрожит, оторванный от зыбкости стихии,
Что голубым муслиновым покровом
Качается ритмично на упругих волнах.
Вода морская ласково объемлет
Созданье дней начальных мира —
Из хрусталя редчайшего медузу.
А та вбирает в зябкий свой дымок
С небес высоких отблески опала,
Дробит в себе луч солнца алый,
Переливаясь хрусталем.
В воде плывет она, как блюдце,
Качая снизу щупальца лениво
Своих безвольных, вялых чувств.
То чашей выгнется уныло,
То в гриб прозрачный превратится —
И так, меняясь каждый миг,
Она, как дума, проплывает.
А вот сейчас в девичью грудь
Она себя преображает.
И сеть тончайшая фиалковых прожилок
В медузном студне управляет жизнью,
Распределяя крови токи
Меж клеточек простейших.
Пускает слюни, как ребенок,
Она сейчас в моих руках.
Иль в теле трепетном ее
К сознанию возник порыв?
Иль в этот миг всемирный разум
Ее дыханьем опалил?
Иль что воспринимает эта особь,
Скрывающая вечно тайну?
В хрустальном первородстве драгоценном
Ломается и множится искристый проблеск дней,
Как бы мужская сила в миг любовный.
Дробится тысячами искр в венце креста
Ее алмазной и студеной крови
Могучий солнечный каскад.
Небрежный палец мой
Поранил ткань ее сырую…
Рана без боли и боли тоскливость?
Примиренье со смертью или незнанье о ней?
Или это только я,
Прижатый скальным гнетом,
Мгновения распада ожидаю
Сознанья моего,
Прикован силою природы
К извечному терпенью своему — безумью,
Я — человек,
Вершина сонмов всех
Живых и прорастающих творений:
Медуз, слонов и тощих мха побегов,
Всех атомов, еще не осознавших
Могущества летящих электронов?
Что ж я в терпенье смертном так тоскую?
В коре двух полушарий
Моих — родне медузам,—
В моей коре изрытой,
Как бы прибрежный камень,
То осознание себя — высокое безумство —
Сквозь мириады горьких дней и меж
Пробилось наконец-то, силы полно,
То осознание себя единым светом,
Какого темная природа ожидала,
Сегодня пролилось лучами в человека,
Чтоб дальше он страдал,
Идя сквозь смерть свою.
