«Спросила: — Почто побледнел ты, сынок?..» Спросила: — Почто побледнел ты, сынок? — Стоял Перед матерью молча. — На север, На юг, На закат, На восток Над трупами выкрики волчьи! Беспомощно веки на очи падут,— Сухие к рукам моим губы… А вижу — В крови нескончаемый путь… И трупы! И трупы… — Матуся! А кто мне глаза подменил? — Глаза свои прячет… И сразу к окну, к запустению нив — И плачет… Далекая новь! Окровавленный миг Какою пшеницей засеешь? …Ой, мама! Почто это сердце щемит, Его даже ты не согреешь! «Там, где полегли они за волю…» Там, где полегли они за волю, Бураки теперь для сахзавода. И довольно слез. Довольно боли. Дням другим — красивая погода. Кончено. Заметано. Ни слова. Спите, коль усталость одолела! …Тяпка землю раздвигает снова, А земля с устатку посерела. «Разминулся со мною сон…» Разминулся со мною сон. Время шлюх, галифе и героев… Кто лег в сквере под сей газон Перегноем? Верно, думал: настанет час… Выше, белые гречи! Что ж! Шинелька его как раз И на другие плечи. Только новый хлястик пришей И мечтай себе в мире сущем… Эй! В грядущем! «Папирос кому! Папиросы!..» Папирос кому! Папиросы! Шлеп да ляп! по луже. Коробок в руках. Ну а кто не вовсе босый — Те на рысаках! На углу, вот тут, впервые Пролилась за волю кровь… Запасайте, дорогие, Хлеба и дров! Бились, словно львы, матросы! С ними мой отец! А нынче — без руки… Папирос кому! Папиросы! Спички-сирники… «Вновь на страницы тень ложится…» Вновь на страницы тень ложится, Воруя буквы у очей… Как незаметно вечер длится, Склонясь над головой моей! Я обопрусь о дверь в молчанье, А там, где город, — степь сквозит… Печальное воспоминанье В червленых венах кровь теснит. Промерзлый путь… Летят тачанки… И вот душа малым-мала! А на снегу из чьей-то ранки Кровь узорочье заплела. Молчите, грезы и страницы! Я сущей болью догорел! …Вновь за окном дома-гробницы И мертвый отблеск фонарей… «Сдается, недород не за горой…» Сдается, недород не за горой: Земля без снега, а морозец ломит. Бледнеет слой На окоеме. Вечеря тянется — скучна она! И слов, и пищи — понемножку! А иногда, сдается, не одна Рука ко рту несет пустую ложку… Старик молчит. Не хватит, что ли, слова? А мысли… мысли все давно вразброд! Зимою пала пегая корова, Теперь мякину город отберет! «Туман стеною. Загудит в лицо…» Туман стеною. Загудит в лицо Злой ветер и коням растреплет гривы, И засквозит вдруг рыжее кольцо Там, где нырнуло солнце в сумрак сивый. Вновь моросит. Кожух дождем набряк, В сон низко клонит отворот кожуха. Но кони в гору не идут никак — Тяжелая дорога так разбухла! Слезаю с воза и одним плечом Толкаю сзади — ну же, вороные! Не разберешь, что по лицу течет, Горячий пот иль капли дождевые… Что за безлюдье! Слышу голоса… Нет, это стонет под ногами глина… А если впрямь она такая вся — Влюбленная в электростолб краина? «Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи…» Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи, Все усыпляя во дворе и в хате… И кажется — додуманы твои Все думки, и играть стихами хватит! Ну разве что одну вписать в альбом Без лишних слов и даты, ибо Стиху и хутору — обоим Пришла погибель. «Мужик, близ леса скашивая жито…» Мужик, близ леса скашивая жито, Об желтый череп косу зазубрил… Чья и за что была тут жизнь убита, Кто, за кого тут голову сложил, Ему едино… Тут, на месте боя, Родится жито тучное, а то, Что землю сдобрил человек собою,— Ничто… Косарь поник над вещью дорогою, Своей косой, что череп пощербил, И, череп тот отбросивши ногою, — Поразбросало вас, — проговорил. |
