Жить хотели в гармонии ясной.

Мысль была у них общая — страну создать,

Да такую, какой не бывало,

Чтобы юным уменья свои передать,

Чтобы знания не иссякали.

«Вместе будем мы строить, работать, учить!» —

Так решили создания эти,

По-иному они и не думали жить,

Ссора — гибель для общей идеи.

Маркс и Ленин — вот были друзья!

Троцкий, Сталин — их все восхваляли!

Процветала страна, как большая семья,

Их заслуги в годах не терялись.

Как любовь несогласьем смениться могла?

Как содружество их захирело?

Расскажу я вам это — ведь я там была.

Вот послушайте, как было дело.

Сталин молвил, что будет он тех только брать,

У кого пролетарские предки.

Сказал Ленин: «А я буду тех принимать,

Что умом и пытливы и метки».

Воззвал Троцкий: «А мне нужны лишь смельчаки,

Перманентно мы будем сражаться».

Маркс попытался их всех примирить:

«Всех принять под крыло я готов, нах».

Расхожденья вначале не вызвали ссор,

Потому что лежали меж ними

Пол-столетья в дыму и в войне мировой,

И страны необъятной простор.

Троцкий — Лев, чьим стала девизом отвага,

Принимал под знамёна одних храбрецов,

Дерзких в битве, работе и слове.

Сталин выбрал таких же, как он, молодцов,

Безупречных к тому же по крови.

Ленин знанья ценил, силу мозга, ума,

И марксистами все они звались.

Мирно жили они, свои строя дома,

Точно братья и сёстры родные.

Так счастливые несколько лет протекли,

И успехи их помнят поныне.

Но потом втихомолку раздоры вползли

В бреши слабостей ихних досадных.

И те люди, что мощной четвёркой опор

Страну некогда прочно держали,

Вскоре, ярый затеяв о первенстве спор,

Равновесье своё расшатали.

Умер Маркс, умер Ленин. В тени Октября

Троцкий с Сталиным в схватке сцепились.

Зуб за зуб, кровь за кровь, — занималась заря

Новой страшной войны за Россию.

И казалось, страну ждёт злодейка-судьба,

Что к былому вернуться им надо.

Вот какая шла свара, какая борьба,

Вот как брат ополчился на брата.

И настало то грустное утро, когда

Лев Давыдыч был изгнан в загранку,

Но и там не утихла лихая вражда,

Стало всем тяжело и погано.

А потом наступил тот ужасный момент:

Меркадер к Льву Давыдычу в гости пришёл,

И сказав, что он просто случайный студент,

Ледоруб ему в череп вогнал, — во прикол!

Было четверо — Сталин остался. И нет

С той поры уже полного счастья.

Так жила страна эта потом много лет,

Истребляя троцкистов злосчастных.

Ныне древняя Шляпа пришла к вам опять,

Чтобы всем новичкам в этой школе

Для учёбы и жизни места указать, —

Такова моя грустная доля.

Но сегодня я вот что скажу вам, друзья,

И никто пусть меня не осудит:

Хоть должна разделить я вас, думаю я,

Что от этого пользы не будет.

Каждый год сортировка идет, каждый год…

Угрызеньями совести мучась,

Опасаюсь, что это на нас навлечёт

Незавидную, тяжкую участь.

Подает нам история сумрачный знак,

Дух опасности в воздухе чую.

Школе «Хогвартс» грозит внешний бешеный враг,

Врозь не выиграть битву большую.

Чтобы выжить, сплотитесь — иначе развал,

И ничем мы спасенье не купим.

Все сказала я вам. Кто не глух, тот внимал.

А теперь к сортировке приступим.

Шляпа умолкла и замерла. Раздались аплодисменты, сопровождавшиеся тихим говором и перешёптываниями. Джеймс, хлопая вместе со всеми, прекрасно понимал, чем вызваны всеобщие толки: в его прошлом был только один вид головных уборов, осмеливавшийся давать советы людям, и это были шлемофоны, принимающие гневные вопли многозвёздных генералов, или, в случае Джеймса Бонда, лично Эм.

— Разошлась она что-то в этом году, — сказал Рон, удивлённо вскинув брови. — Кто такой этот Сталин, и почему он грозит Хогвартсу? Какой-то крутой маг из России? Или это она иносказательно? С этим говорливым предметом одежды, блин, не разберёшь…

— То есть обычно она не даёт уроки истории?

— Обычно она поёт какую-то не слишком серьёзную песенку, ну, как сейчас, перечисляет качества, требуемые от новичка при зачислении на тот или иной факультет, и рассказывает о своей роли в решении его судьбы, — ответила Джинни. — Я не помню, чтобы она пыталась давать Хогвартсу советы.

— И я не помню, — согласилась Гермиона с ноткой тревоги. — А такое вообще раньше было?

— Безусловно, было, — авторитетно ответил Почти Безголовый Ник, наклонясь к ней и пройдя при этом сквозь Невилла (Невилл испуганно вздрогнул). — Шляпа считает своим святым долгом выступить с должным предостережением, когда она чувствует…

— Шляпа, — внезапно осознал Бонд. — Выступает с предостережением. Вы хотите сказать, что эту песню она сочиняет самостоятельно?

— Ну конечно, — зашептала Гермиона. — Её заколдовали лично Отцы-Основатели, наделив частью собственных умений для того, чтобы распределять учеников по факультетам. Но это невозможно было сделать, не создав у неё подобие личности, и теперь она целый год сочиняет песню, которую будет петь в следующем году…

Джеймс хотел было продолжить расспросы, но увидел, что профессор МакГонагалл, которая должна была выкликать имена первокурсников, смотрит на шепчущихся испепеляющим взором. Почти Безголовый Ник поднёс к губам прозрачный палец, выпрямился на стуле и замер, приняв благонравный вид. Шепотки утихли. Профессор грозно окинула напоследок взглядом столы всех четырёх факультетов, опустила глаза к длинному свитку пергамента и назвала первое имя…

Процедура сортировки заключалась в том, что распределяемый выходил и садился на стул, а Минерва МакГонагалл опускала ему на голову шляпу. Едва коснувшись головы, шляпа выкрикивала название одного из факультетов, и под аплодисменты других студентов этого факультета первокурсник шёл и садился за соответствующий стол.

Мало-помалу длинная шеренга первокурсников рассосалась, Роза Циллер была зачислена в Пуффендуй, и профессор МакГонагалл, взяв табурет, вышла из зала. Вслед за этим встал директор школы профессор Дамблдор:

— Нашим новичкам, — звучно заговорил Дамблдор, — добро пожаловать! Нашей старой гвардии — с возвращением в насиженные гнёзда! Придёт ещё время для речей, но сейчас время для другого! Уплетайте за обе щеки!

Дамблдор сел и аккуратно перекинул бороду через плечо, чтобы она не лезла в тарелку. В зале, как по волшебству, появилась еда, все пять длинных столов ломились от мяса, пирогов, овощных блюд.

Джеймс Бонд, несмотря на урчание в желудке, позволил другим детям воевать за право первым набрать себе еду, использовав несколько мгновений для расчётов. На первый курс Хогвартса поступило восемьдесят два человека, что означало, что в школе всего около шести сотен учеников. То есть в Великобритании есть как мининмум шесть сотен волшебников в возрасте от одиннадцати до восемнадцати, при том, что дети в этом возрасте составляют 9.7 процентов от всего населения Великобритании.[73] Если пропорции в магическом мире примерно такие же, как в магловском, придётся признать, что всего в Великобритании порядка шести тысяч взрослых магов. Ну, часть детей, наверняка, учится в частных школах, часть учится на дому, часть — за границей; всё равно не получается больше десяти-двенадцати тысяч магов. Если даже всех их поставить под ружьё, получится не дивизия, а бригада. Маловато для угрозы человечеству. Даже в качестве угрозы для отдельно взятой Британии — всё равно маловато.