Александрия Здесь, под звук дикой лиры Скамандра, Из туманов морей и дождя, Шли в Египет полки Александра Богом сделать царя и вождя. «Тут, над морем, — гласит нам преданье, — Царь, пришедший из северных стран, Вдохновенный, в пылу созиданья, Намечая для города план, Сыпал известь; ее не хватило — План велел продолжать он мукой; Налетев, стая птиц легкокрылых Расклевала муку под рукой…» Так, от царственного мукомола К высшей доле для мира влеком, Город встал вдоль широкого мола Метить небо своим маяком. Грек, еврей и сириец из Гада, Скифы шли от бунтующих рек — И вошла «Александра Услада» В Александра блистательный век. Все к истокам великого крипта Вслед его путеводной звезде Приходили — пустыней Египта, Приплывали по сладкой воде. Здесь, верхом на усталой кобыле, Генерал санкюлотов, твой брат, Вел в удушливом облаке пыли К пирамидам бессмертных солдат. Так, порой, проникая в сосуды, Что гробница нам вновь отдала, Свежий мед — несказанное чудо — В них нетленным находит пчела. 1926 Пантикапея (Город Керчь) Сияющая, мраморная, в воду Нисходит пристань кругом, как венец. Привязанные лодки на свободу, Качаясь, рвутся с бронзовых колец. Вверху амфитеатром синим горы Теснятся в небо, и Тезеев храм Готов принять процессии и хоры, Идущие к аттическим богам. Эллада в скалах Таврии нетленна, И корни лоз и рыба в глубине, Забывши обо всем, что современно, Классической покорствуют весне. Пантикапея древняя, тебе ли Я песнь размером варварским пою В стране, где грек, играя на свирели, Умел прославить родину свою. В день Покрова I. «Как звезда над снежными полями…» Как звезда над снежными полями, В августе — над золотом садов, В ночь весеннюю — над тополями Русских сел и русских городов Ты восходишь, наш покров незримый, Матерь Божия. Любви Твоей Над землею, некогда любимой, Милость драгоценную пролей. Дни проходят, тишиной томимы, Гибели и смерти нет конца, Ты, Которой служат серафимы, Ты, Которой служат все сердца, Милость ниспошли свою святую, Молнией к стране моей приди, Подними и оправдай такую, Падшую, спаси и пощади! II. «Только гибель и воспоминанье…»
Только гибель и воспоминанье… Ясны сумерки. Гроза прошла. За рекой на дальнем расстояньи В городе звонят колокола. Гулкий, смутный звон средневековый. И, как в детстве, в церкви на стене Пальцем мне грозит старик суровый И святой Георгий на коне Топчет разъяренного дракона. И звучат в душе, звучат слова — Строфы покаянного канона О тщете земного естества, О бесстрастии, об одоленьи Духа злобы, о грехе моем — Темном, тайном, данном от рожденья — Страшно быть с душой своей вдвоем. * * * Раненный, в Ростове, в час бессонный, На больничной койке, в смертный час, Тихий, лучший, светлый, примиренный, До рассвета не смыкая глаз, Я лежал. Звезда в окно светила. И, сквозь бред, постель оправить мне Женщина чужая подходила, Ложечкой звенела в тишине. III. «Матерь Божья, сердце всякой твари…» Матерь Божья, сердце всякой твари, Вечная, святая красота! Я молюсь лишь о небесном даре, О любви, которая чиста, О любви, которая безгрешна, О любви ко всем и ко всему, Я молюсь, и снова мрак кромешный К сердцу приступает моему. Милость ниспошли свою святую, Молнией к душе моей приди, Подними и оправдай такую, Падшую, спаси и пощади! Музе I. «В Крыму так ярко позднею весною…» В Крыму так ярко позднею весною На рейде зажигаются огни, Моя подруга с русою косою Над атласом склонялась в эти дни. Шли корабли в морской воде соленой, Весь мир следил за ходом кораблей; Над темной бездной, над волной зеленой Неслась надежда Родины моей. А девочке с глазами голубыми И мальчику — тревога без конца: Мечтали мы над картами морскими, И звонко бились детские сердца. Потом — в дыму, в огне, в беде, в позоре С разбитых башен русский флаг спадал, И опускалась и тонула в море Моя любовь среди цусимских скал. |