«Пустой начинаю строчкой…» Пустой начинаю строчкой, Чтоб первую сбить строфу. На карту Китая точкой Упал городок Чифу. Там небо очень зеленым Становится от зари, И светят в глаза драконам Зеленые фонари. И рикша — ночная птица, — Храпя, как больной рысак, По улицам этим мчится В ночной безысходный мрак. Коль вещи не судишь строго, Попробуй в коляску сесть: Здесь девушек русских много В китайских притонах есть. У этой, что спиртом дышит, На стенке прибит погон. Ведь девушка знала Ижевск, Ребенком взойдя в вагон. Но в Омске поручик русский, Бродяга, бандит лихой, Все кнопки на черной блузке Хмельной оборвал рукой. Поручик ушел с отрядом, Конь рухнул под пулей в грязь. На стенке с погоном рядом — И друг и великий князь. Японец ли гнилозубый И хилый, как воробей; Моряк ли ленивый, грубый, И знающий только: «Пей!» Иль рыхлый, как хлеб, китаец, Чьи губы, как терки, трут, — Ведь каждый перелистает Ее, как книжку, к утру. И вот, провожая гостя, Который спешит удрать, Бледнеющая от злости Откинется на кровать. — Уйти бы в могилу, наземь. О, этот рассвет в окне! — И встретилась взглядом с князем, Пришпиленным на стене. Высокий, худой, как мощи, В военный одет сюртук, Он в свете рассвета тощем Шевелится, как паук. И руку с эфеса шашки, Уже становясь велик, К измятой ее рубашке Протягивает старик. И плюнет она, не глядя, И крикнет, из рук клонясь, «Прими же плевок от бляди, Последний великий князь!» Он взглядом глядит орлиным, Глазища придвинув вплоть. А женщина с кокаином К ноздрям поднесла щепоть. А небо очень зеленым Становится от зари. И светят в глаза драконам Бумажные фонари. И первые искры зноя, — Рассвета алая нить, — Ужасны, как все земное, Когда невозможно жить. «С головой под одеяло…»
С головой под одеяло, Как под ветку птаха, Прячется ребенок малый От, ночного страха. Но куда, куда нам скрыться, Если всем мы чужды? Как цыплята под корытце, Под крылечко уж бы! Распластавшийся кругами В небе рок, как коршун. Небо синее над нами — Сводов ночи горше! Пушкин сетовал о няне, Если выла вьюга: Нету нянюшек в изгнаньи — Ни любви, ни друга! Письмо Листик, вырванный из тетрадки, В самодельном конверте сером, Но от весточки этой краткой Веет бодростью и весельем. В твердых буквах, в чернилах рыжих, По канве разлиновки детской, Мысль свою не писал, а выжег Мой приятель, поэт советский: «День встает, напряжен и меток, Жизнь напориста и резва, Впрочем, в смысле свиных котлеток Нас счастливыми не назвать. Все же, если и все мы тощи, На стерляжьем пуху пальто, Легче жилистые наши мощи Ветру жизни носить зато!..» Перечтешь и, с душою сверив, Вздрогнешь, как от дурного сна: Что, коль в этом гнилом конверте, Боже, подлинная весна? Что тогда? Тяжелей и горше Не срываются с якорей. Злая смерть, налети, как коршун, Но скорей, скорей… Скорей! Александр Вертинский В степи молдаванской Тихо тянутся сонные дроги И, вздыхая, ползут под откос. И печально глядит на дороги У колодцев распятый Христос. Что за ветер в степи молдаванской! Как поет под ногами земля! И легко мне с душою цыганской Кочевать, никого не любя! Как все эти картины мне близки, Сколько вижу знакомых я черт! И две ласточки, как гимназистки, Провожают меня на концерт. Что за ветер в степи молдаванской! Как поет под ногами земля! И легко мне с душою цыганской Кочевать, никого не любя! Звону дальнему тихо я внемлю У Днестра на зеленом лугу. И Российскую милую землю Узнаю я на том берегу. А когда засыпают березы И поля затихают ко сну, О, как сладко, как больно сквозь слезы Хоть взглянуть на родную страну… |