25 октября 1935 Читатели газет Ползет подземный змей, Ползет, везет людей. И каждый — со своей Газетой (со своей Экземой!). Жвачный тик, Газетный костоед. Жеватели мастик, Читатели газет. Кто — чтец? Старик? Атлет? Солдат? Ни черт, ни лиц, Ни лет. Скелет — раз нет Лица: газетный лист! Которым — весь Париж С лба до пупа одет. Брось, девушка! Родишь — Читателя газет. Кача- «живет с сестрой», ются — «убил отца!» — Качаются — тщетой Накачиваются. Чтó для таких господ — Закат или рассвет? Глотатели пустот, Читатели газет! Газет: читай: клевет, Газет: читай: растрат, Чтó ни столбец — навет, Чтó ни абзац — отврат… О, с чем на Страшный Суд Предстанете: на свет! Хвататели минут, Читатели газет! — Пошел! Пропал! Исчез! Стар материнский страх. Мать! Гуттенбергов пресс Страшней, чем Шварцев прах Уж лучше на погост — Чем в гнойный лазарет Чесателей корост, Читателей газет! Кто наших сыновей Гноит во цвете лет? Смесители кровéй, Писатели газет! Вот, друга, — и куда Сильней, чем в сих строках! — Чтó думаю, когда С рукописью в руках Стою перед лицом — Пустее места — нет! — Так значит — нелицом Редактора газет — ной нечисти. 1—15 ноября 1935 Ванв Douce France! Adieu, France! Adieu, France! Adieu, France! [98] Мне Францией — нету Нежнее страны — На долгую память Два перла даны. Они на ресницах Недвижно стоят. Дано мне отплытье Марии Стюарт. 5 июня 1939 Анна Присманова Сирена Старались мы сказать на сей земле о жажде и ее неутоленье, о крике скорби, рвущем нас во мгле и остановленном в своем стремленье. Но нам навстречу тянется в тиши влекущий нас, призывный и прощальный, крик парохода, крик его души, уже плывущей в сумрак изначальный. Вбираемый нутром и головой, просачивающийся даже в ноги, сей выспренний и допотопный вой — слияние покоя и тревоги. Во мглу и в ночь уходит пароход. Но стон сирены как бы замер в оном. Так рыцари в крестовый шли поход, напутствуемые церковным звоном. И мы, душа моя, вот так, точь-в-точь, утратив до конца остаток спеси, уйдем — вдвигаясь неотступно в ночь, не много взяв и ничего не взвесив. Сирена ждет нас на конце земли, и знаю я — томленье в ней какое: ей хочется и чтоб за нею шли, и чтоб ее оставили в покое… Так воет пароход, и воет тьма. Противодействовать такому вою не в силах я. Я, может быть, сама в трубе такого парохода вою. «На канте мира муза Кантемира…»
На канте мира муза Кантемира петровский желчью защищала бот. И желтый сыр, вися над Чудью сирой, рябил черновики ее работ. Ни Кант, неотразимый головастик, ни даже голенастый Галилей не в силах были желтый контур застить извилинами мозговых лилей. Ордой к баллону на поклон, герои! Он, путешествуя в кругу небес, дрожит на заступе. И роют рои сырье, и пнями истекает лес. Ему лишь ветр препонит, забияка. Но он, отменно цепеня эфир, без смены мерит знаки зодиака, и в знак того — звенит внизу цифирь. 1928 Осенняя почта Мгла, ливень, листья. Лаковые крыши. О, где же для деревни дождевик? В мансардах только мыши письма пишут, а души спят, зарывшись в пуховик. И день как ночь (лишь сны мои в расходе) — в трясине день, в высоких сапогах. Вновь толстый сумрак тихо в дом заходит, как рыбный страж с резиной на ногах. А яблоня, как мать, стоит живая. Ее ключицы клонит бремя дней. Пускай подаст рука ее кривая тому, кто всех в селеньи голодней. Как башня, жадный пес про полдень знает. Бредет сума с порога на порог. Почтарь страду вторую начинает, и месяц кажет золоченый рог. Качаются почтовые подводы, над войлочной дорогой льют дожди. Стоят лишь в городах громоотводы. Ах, муза, непогоду пережди. Селеньям в осень впору умереть. Слетают листья желтыми слезами. Две колеи уходят за возами. Но нашим листьям некуда лететь! вернуться Adieu, France! — Прощай, Франция! Marie Stuart — Мария Стюарт (фр.). вернуться Douce France! — Нежная Франция (фр.). |