1923 Эмигрантское О, если б в боковом кармане Немного денег завелось, — Давно б исчез в морском тумане С российским знаменем «авось». Давно б в Австралии далекой Купил пустынный клок земли. С утра до звезд, под плеск потока, Копался б я, как крот в пыли… Завел бы пса. В часы досуга Сидел бы с ним я у крыльца… Без драк, без споров мы друг друга Там понимали б до конца. По вечерам в прохладе сонной Ему б «Каштанку» я читал. Прекрасный жребий Робинзона Лишь Робинзон не понимал… Потом, сняв шерсть с овец ленивых, Купил в рассрочку б я коров… Двум-трем друзьям (из молчаливых) Я предложил бы хлеб и кров. Не взял бы с них арендной платы И оплатил бы переезд, — Пусть лишь политикой проклятой Не оскверняли б здешних мест!.. Но жизнь влетит, гласит анализ, — В окно иль в дверь ее гони: Исподтишка б мы подписались Один на «Руль» [46], другой на «Дни» [47]… Под мирным небом, как отрава, Расцвел бы русский кэк-уок: Один бы стал тянуть направо, Другой — налево, третий — вбок. От криков пес сбежал бы в страхе, Поджавши хвост, в мангровый лес, А я за ним, в одной рубахе, Дрожа б, на дерево залез!.. К чему ж томиться по пустыне, Чтоб в ней все снова начинать? Ведь Робинзоном здесь, в Берлине, Пожалуй, легче можно стать… <1923> Мираж С девчонками Тосей и Инной В сиреневый утренний час Мы вырыли в пляже пустынном Кривой и глубокий баркас. Борта из песчаного крема. На скамьях пестрели кремни. Из ракушек гордое «Nemo» Вдоль носа белело в тени. Мы влезли в корабль наш пузатый, Я взял капитанскую власть. Купальный костюм полосатый На палке зареял, как снасть. Так много чудес есть на свете! Земля — неизведанный сад… — На Яву? — Но странные дети Шепнули, склонясь: — В Петроград. Кайма набежавшего вала Дрожала, как зыбкий опал. Команда сурово молчала, И ветер косички трепал… По гребням запрыгали баки. Вдали над пустыней седой Сияющей шапкой Исаакий Миражем вставал над водой. Горели прибрежные мели, И кланялся низко камыш: Мы долго в тревоге смотрели На пятна синеющих крыш. И младшая робко сказала: — Причалим иль нет, капитан?.. — Склонившись над кругом штурвала, Назад повернул я в туман. Парижское житье
1 В мансарде у самых небес, Где с крыши в глухое окошко Косится бездомная кошка, Где кровля свергает отвес, — Жил беженец, русский ботаник, Идейный аскет, По облику — вяземский пряник, По прошлому — левый кадет. 2 Направо стоял рундучок Со старым гербарием в дырках, Налево на двух растопырках Уютно лежал тюфячок… Зимою в Париже прохладно, Но все ж в уголке Пристроился прочно и ладно Эмалевый душ на крючке. 3 Вставал он, как зяблик, легко, Брал душ и, румяный от стужи, Подмахивал веничком лужи, На лестнице пил молоко. И мчался одним перегоном На съемку в Сен-Клу Играть скрипача под вагоном И лорда на светском балу. 4 К пяти поднимался к себе. Закат разливался так вяло… Но бодрое сердце играло, И голубь сидел на трубе… Поест, к фисгармонии сядет, И детским альтом Затянет о рейнской наяде, Сидящей на камне кругом. 5 Не раз появлялся вверху Пират фильмовой и коллега: Нос брюквой, усы печенега, Пальто на стрекозьем меху. Под мышкой — крутая гитара, В глазах — тишина… Нацедит в молочник вина И трубкой затянется яро. 6 Споют украинский дуэт: Ботаник мечтательно стонет, Пират, спотыкаясь, трезвонит И басом октавит в жилет… А прачка за тонкой стеною Мелодии в лад Качает прической льняною И штопает кротко халат. 7 Потом, разумеется, спор, — Корявый, кривой, бесполезный: «Европа — мещанка над бездной!» «А Азия — мутный костер!..» Пират, покраснев от досады, Угрюмо рычит, Что дети — единственный щит, Что взрослые — тухлые гады… вернуться «Руль» — берлинская газета русских эмигрантов (сначала ежедневная, позже — еженедельная), выходившая под редакцией И. В. Гессена, В. Д. Набокова и А. И. Каминки с 1920 по 1932 г. вернуться «Дни» — эмигрантская газета, выходившая в Берлине, затем в Париже в 1922–1928 гг. Издавал ее А. Ф. Керенский. |