Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Адамович Георгий ВикторовичТэффи Надежда Александровна
Иванов Вячеслав Иванович
Вертинский Александр Николаевич
Несмелов Арсений Иванович
Гейнцельман Анатолий Соломонович
Голохвастов Георгий Владимирович
Гарднер Вадим Данилович
Кленовский Дмитрий Иосифович
Британ Илья Алексеевич
Северянин Игорь Васильевич
Евсеев Николай Николаевич
Биск Александр Акимович
Горянский Валентин Иванович
Струве Михаил Александрович
Присманова Анна
Чёрный Саша
Мережковский Дмитрий Сергеевич "Д. М."
Потемкин Петр Петрович
Бунин Иван Алексеевич
Белоцветов Николай Николаевич
Дубнова-Эрлих Софья
Бальмонт Константин Дмитриевич "Гридинский"
Ильяшенко Владимир Степанович
Гиппиус Зинаида Николаевна
Терапиано Юрий Константинович
Корвин-Пиотровский Владимир Львович
Ходасевич Владислав Фелицианович
Дон-Аминадо .
Браиловский Александр Яковлевич
Форштетер Михаил Адольфович
Цетлин (Амари) Михаил Осипович
Сумбатов Василий Александрович
Маковский Сергей Константинович
Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна
Кантор Михаил Львович
Магула Дмитрий Антонович
Ратгауз Даниил Максимович
Кондратьев Александр Алексеевич
Бердяева Лидия Юдифовна
Иванов Всеволод Никанорович
Цветаева Марина Ивановна
Блох Григорий Анатольевич
 > Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая > Стр.46
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
...
45
46
47
...
105

26 декабря 1922

«Жив Бог! Умен, а не заумен…»

Жив Бог! Умен, а не заумен,
Хожу среди своих стихов,
Как непоблажливый игумен
Среди смиренных чернецов.
Пасу послушливое стадо
Я процветающим жезлом.
Ключи таинственного сада
Звенят на поясе моем.
Я — чающий и говорящий.
Заумно, может быть, поет
Лишь ангел, Богу предстоящий, —
Да Бога не узревший скот
Мычит заумно и ревет.
А я — не ангел осиянный,
Не лютый змий, не глупый бык.
Люблю из рода в род мне данный
Мой человеческий язык:
Его суровую свободу,
Его извилистый закон…
О, если б мой предсмертный стон
Облечь в отчетливую оду!

4 февраля — 13 мая 1923

«Нет, не найду сегодня пищи я…»

Нет, не найду сегодня пищи я
Для утешительной мечты:
Одни шарманщики, да нищие,
Да дождь — всё с той же высоты.
Тускнеет в лужах электричество,
Нисходит предвечерний мрак
На идиотское количество
Серощетинистых собак.
Та — ткнется мордою нечистою
И, повернувшись, отбежит,
Другая лапою когтистою
Скребет обшмыганный гранит.
Те — жилятся, присев на корточки,
Повесив на бок языки, —
А их из самой верхней форточки
Зовут хозяйские свистки.
Все высвистано, прособачено.
Вот так и шлепай по грязи,
Пока не вздрогнет сердце, схвачено
Внезапным треском жалюзи.

23 марта — 10 июня 1923

«Весенний лепет не разнежит…»

Весенний лепет не разнежит
Сурово стиснутых стихов.
Я полюбил железный скрежет
Какофонических миров.
В зиянии разверстых гласных
Дышу легко и вольно я.
Мне чудится в толпе согласных —
Льдин взгроможденных толчея.
Мне мил — из оловянной тучи
Удар изломанной стрелы,
Люблю певучий и визгучий
Лязг электрической пилы.
И в этой жизни мне дороже
Всех гармонических красот —
Дрожь, побежавшая по коже,
Иль ужаса холодный пот.
Иль сон, где некогда единый, —
Взрываясь, разлетаюсь я,
Как грязь, разбрызганная шиной
По чуждым сферам бытия.

24–27 марта 1923

«Я родился в Москве. Я дыма…»

Я родился в Москве. Я дыма
Над польской кровлей не видал,
И ладанки с землей родимой
Мне мой отец не завещал.
России — пасынок, а Польше —
Не знаю сам, кто Польше я.
Но: восемь томиков, не больше, —
И в них вся родина моя.
Вам — под ярмо ль подставить выю
Иль жить в изгнании, в тоске.
А я с собой свою Россию
В дорожном уношу мешке.
Вам нужен прах отчизны грубый,
А я где б ни был — шепчут мне
Арапские святые губы
О небывалой стороне.

25 апреля 1923

Дачное

Уродики, уродища, уроды
Весь день озерные мутили воды.
Теперь над озером ненастье, мрак,
В траве — лягушечий зеленый квак.
Огни на дачах гаснут понемногу,
Клубки червей полезли на дорогу,
А вдалеке, где всё затерла мгла,
Тупая граммофонная игла
Шатается по рытвинам царапин
И из трубы еще рычит Шаляпин.
На мокрый мир нисходит угомон…
Лишь кое-где, топча сырой газон,
Блудливые невесты с женихами
Слипаются, накрытые зонтами,
А к ним под юбки лазит с фонарем
Полуслепой, широкоротый гном.

10 июня 1923 — 31 августа 1924

Под землей

Где пахнет черною карболкой
И провонявшею землей,
Стоит, склоняя профиль колкий
Пред изразцовою стеной.
Не отойдет, не обернется,
Лишь весь качается слегка,
Да как-то судорожно бьется
Потертый локоть сюртука.
Заходят школьники, солдаты,
Рабочий в блузе голубой, —
Он всё стоит, к стене прижатый
Своею дикою мечтой.
Здесь создает и разрушает
Он сладострастные миры,
А из соседней конуры
За ним старуха наблюдает.
Потом в открывшуюся дверь
Видны подушки, стулья, склянки.
Вошла — и слышатся теперь
Обрывки злобной перебранки.
Потом вонючая метла
Безумца гонит из угла.
И вот, из полутьмы глубокой
Старик сутулый, но высокий,
В таком почтенном сюртуке,
В когда-то модном котелке,
Идет по лестнице широкой,
Как тень Аида — в белый свет,
В берлинский день, в блестящий бред.
А солнце ясно, небо сине,
А сверху синяя пустыня…
И злость, и скорбь моя кипит,
И трость моя в чужой гранит
Неумолкаемо стучит.
46
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"575148","o":1}