4. «Шуршит ледок…» Шуршит ледок, А сердце бьется… А вдруг челнок Перевернется. И берег нем, А сердце бьется… Не лучше ль тем, Кто остается? Ну, не смешно ль, Как сердце бьется… Утихла боль, Тоска уймется. Родная Русь, Как сердце бьется… Когда вернусь И все вернется? 1920 Кишинев — Прага Двое Он 1. «Мысленно жизнь потрогав…» Мысленно жизнь потрогав, Отдергиваюсь назад. В прошлом — вапа [61] грóбов, В будущем — долгий ад. Странное сердце бьется. Подталкивает жить. Значит, где-то вьется Парками тонкая нить. Пережитое забыто, Сброшено с плеча, А мой Пегас копытом Еще не выбил ключа. И от живого колодца Не пил еще мой рот. Странное сердце бьется, Не умирает, — живет. 2. «Ну да, живу. По каплям дни…» Ну да, живу. По каплям дни Текут в бадью пустой надежды, И нету праздничной одежды Для тех, кто, как и мы, одни. Есть солнце, но оно не наше, Есть ветер, но не ласков он. Один охрипший граммофон Кудахчет, и, под хрип и стон, Вся жизнь вокруг руками машет. И место действия — Москва, И время — девятьсот двадцатый. Ах, если б о косяк проклятый Хватиться насмерть головой! 3. «Да, может быть, и грубо…» Да, может быть, и грубо Всё есть, и есть, и есть, Забыв, что в мире Люба И кто-то третий есть. Да, может быть, и гадко Бояться умереть, И от других украдкой Жевать сырую снедь. Но сами ловят зубы, Но сам хватает рот И, пакостный и грубый, Жует, жует, жует. 4. «Скучных дней пустая суть…» Скучных дней пустая суть Тянется, как нить на спицах… Лишь бы как-нибудь вздохнуть! В небылицах иль в былицах — Прежней жизнью отдохнуть. Стерлась в черством сердце жалость, К горлу хлынула комком, Как безжалостна усталость… Сердце только и осталось В празднословии пустом. Слово есть, и слова — нету. Слава — дым, и, словно сон, Бывших дней звенит по свету Стертый в ходкую монету Прежних кладов перезвон. Она
1. «Надо! И мерзлых ведер легка вода…» Надо! И мерзлых ведер легка вода. Надо! И неги бедер нет и следа. Трудно тащить из леса на гору кладь, Трудно, разрушив Бога, его призвать. Страшно душою тонкой окоченеть. Страшно желать ребенка и не посметь. Сын мой, не смей родиться, не мысли быть. Сын мой, я не жилица, а надо жить! Нудной работой руки я извела, Нудны глухие стуки добра и зла! В сердце переместилось добро и зло. Сердце когда-то билось, но умерло. 2. «И все же, муж мой…» И все же, муж мой, Пойми одно, Что всё давно уж Нам суждено. Пою… и гóрю Сжимаю рот. Легко и строго Мне от забот. Когда-то пальцы Я берегла, Но в ливне — капель Не счесть числа. Столкнулись беды В последний круг — Но и на дыбе Есть радость, друг. 3. «У судьбы слепой менялой…» У судьбы слепой менялой, Ростовщицей я была. Поменялась царской залой Я для темного угла. Но, стирая руки стиркой И картофелем гноя, Необласканной и сирой Для тебя не стала я. <1923> На лесах На леса забираюсь шажком, — Давит плечи тяжелая ноша… Трое нас, я, да дядя Пахом, Да блаженный Антоша. Вот ползем по лесам с кирпичом, Гнутся спины у нас колесом, Давит плечи тяжелая ноша. По дощечкам-то зыбко ступать, Гнутся, тяжести нашей боятся… Эх, умеючи долго ль сорваться! А сорвешься — костей не собрать. Э, да нам ли о том воздыхать! Э, да нам ли смерти бояться! Все равно, однорядь помирать! Ходишь, носишь до пятого поту, Проберет — хоть в могилу ложись… А как влезешь на самую высь, Да как глянешь с орлиного лёту На дымки, что к небу взвились, На дома да на крыши без счету — Позабудешь утому-заботу И возьмешься опять за работу. Больно даль-то она хороша, — Купола, да кресты, да балконы… Ветерок набежит, и, хоша По лесам-то взойдешь, запыленный, — Ясной осени воздух студеный Пьет из полной пригоршни душа — И такой-то весь станешь ядреный. вернуться Вапа — краска, вязкое красящее вещество. |