Психеи средиземной колыбель, страна богов, священная досель Тринакрия [36], как стала ты близка мне! Три моря, горы, скалы. Камни, камни… Они живые. Помнят все. Молчат. Чего-то ждут. В какую даль глядят? От этих статуй и столпов отрытых и капителей из дворцов забытых — такая тишина… Как вздох времен — восставший прах, окаменелый сон! Со стен акрополей, весь день овеян тенями приснопамятных Ахеян, и вижу их: герои и цари, едва причалив, строят алтари, в горах стучат их медные секиры, и солнце чаши золотит и лиры. А чуть стемнело, огибает мыс — вон там, на корабле своем, Улисс… А чудится — насторожились стены: у скал вдали еще поют Сирены. Тринакрия, — о, сколько с той поры разоров, бед! Здесь рушились миры, в пустыню брег набеги обращали, и гавани твои — как обнищали! А там, в родных горах, что ныне там? Черно везде, голо. И по тропам, иссохлые от вековой разрухи, горбатые на осликах старухи… Но вот — не странно ли? — всё остров жив. Пожалуй, весел. Беден, да счастлив. И то сказать, его земля приветна: и берега и горы, даже Этна, И жизнь — что встарь… Пускай суровый крест изгнал богов, — живут еще окрест, верна векам наследственная вера: Праматерь с сыном на руках, Церера [37], всё царствует (века уберегли)… Она, она, печальница земли, в часовенках с лампадою бессонной, на всех путях утешною Мадонной… И я молился ей — непобежденной. Таормина «Что ж — разорву, сожгу письмо… Сгорит…» Что ж — разорву, сожгу письмо… Сгорит, но оттого небывшей ты не станешь. Из сердца ложь не вытравит обид, и правдой сердца не обманешь. Благословлю ль, возненавижу ль рок за каждый миг, продливший нашу встречу, — я повторю заученный урок и, отвечая, не отвечу. Огарок Погаснет электричество в квартире — спешишь огарком заменить. И станет в комнате и в целом мире всё как-то по-другому быть. Нарушен установленный порядок, насторожилась тишина. Предчувствий, обольщающих догадок душа встревоженно полна. Как маленький огарок, луч вливая в заманивающую тьму, она мерцает призрачно-живая, подобная во всем ему. Фитиль то вспыхнет, то как бы от страха зажмурится. И вновь темно… И громче дряхлая бормочет Пряха, жужжит веретено. The king's tower
Стоит с двенадцатого века, ее воздвиг нормандский воин. Слезами, кровью человека точатся выемы пробоин. Еще грозна тюрьмы вчерашней гранитнодымная порфира, в веках неколебимы башни на водной пéрекрести мира. Всё дымом — Рим, святая Жанна, испанцы, Индия, тевтоны, но так же, с алебардой, чванно шагает брит на страже трона. И — полудухи-полуптицы, химеры крепостей британских — гнездятся вороны в бойницах, потомки воронов нормандских. [38] Сочельник В эту ночь, когда волхвы бредут пустыней за звездой, и грезятся года невозвратные — опять из дали синей путь указывает мне звезда. Чтó это? Мечты какие посетили сердце в ночь под наше Рождество? Тени юности? любовь? Россия? или — привиденья сердца моего? Тишиной себя баюкаю заветной, помня все, все забываю я в этом сне без сна, в печали беспредметной, в этом бытии небытия. Возлюбленная тишина… Возлюбленная тишина, вечернее очарованье, виденьями какого сна овеяно твое молчанье? Возлюбленная тишина, преображение заката, недостижимая страна, покинутая мной когда-то. Слилось грядущее с былым, неизмеримое с ничтожным, и кажется пережитым всё, что казалось невозможным. «Увидеть, осязать нельзя…» Увидеть, осязать нельзя, нельзя услышать слухом, — уводит тайная стезя в мир, озаренный духом. И свет не свет, и тьма не тьма, земля, но неземная. Небес голубизна — нема и говорит о рае. От светоносной немоты, от нерожденных звуков пьянея, сердце с высоты внимает песне духов. вернуться Trinacria — Тринакрия — древнее название Сицилии. вернуться Праматерь с сыном на руках, Церера… — Церера (греч. Деметра) — древнеримская богиня плодородия; сын Цереры Плутос, бог богатства, иногда отождествляется с Плутоном, владыкой подземного царства мертвых. вернуться The king's tower — Королевская башня (англ.). |