1921 Варна Шварц В соседних кельях слышен только шорох Мышей в углах и ангеловых крыл, И братьев дух молитвенно уныл, Но я набрал иных мечтаний ворох. В моих ретортах, колбах и приборах, Соблазну колдовства предав свой пыл, Я порошок таинственный открыл, Которому вы дали имя: порох. И, вслед за мной, другие воскресят Тысячекрат мой опыт Прометеев, Пока, бесовским пламенем объят, Не рухнет мир ханжей и Добродеев. И там, на небесах, поймут тогда, Что в людях меньше проку, чем вреда. 1950 «Течет Гудзон — с утра, как мы, усталый…» Течет Гудзон — с утра, как мы, усталый. Как вереницы белых рыб, в волнах Плывут опустошенные фиалы, Улики встреч в запретных уголках. Они ныряют, вытянувшись гордо Во весь свой полый рост, как будто им Быть надлежит частицею аккорда С зеленым лесом, с небом голубым. Я вижу их — холодных, полусонных Любовников с попутных пристаней, Играющих в согласии в влюбленных, Чтоб позабыть тоску и злобу дней; Принявших все запреты и препоны И ложь любви, добытую из книг, Чтоб обмануть соседей и законы И обмануть себя хотя на миг. 1954 Александр Браиловский «Пять адских рек дано узнать поэту…» Пять адских рек дано узнать поэту: Стикс — ненависть; терпенье — Ахерон; Стенанье — Коцит; пламя — Флегетон, И пятую — реку забвенья — Лету. Четыре переплыты. Вдалеке, Окутана безмолвием и мглою, Струится Лета дымною волною. Груз тяжких дум потонет в той реке. «Ты повторился, древний сказ…» Ты повторился, древний сказ О новосозданном Адаме: Я мир увидел в первый раз Незатемненными глазами. Ушам раскрылся шум земной, На дневный свет раскрылись веки, Летели птицы надо мной, В далекий путь струились реки, И зверь, невиданный досель, Скользил невиданным извивом, И ветра гулкая свирель Свистала гимн лесам и нивам. Я ощутил дыханье трав И солнца пламень светозарный И, головой к земле припав, Дышал и слушал, благодарный. «Отгрохотали семь громов…»
Отгрохотали семь громов, Семь молний полоснули твердь, И над полками облаков Угрюмой тенью встала смерть. Зловещим светом озарен Ее еще недвижный серп, И ветер, громом оглушен, Застыл в верхушках темных верб. «Жизнь пробежала, как в романе…» Жизнь пробежала, как в романе… Проснулся. Холод. Тишина. Деревья в снеговом тумане. Над ними мертвая луна. Часы нечаянно нащупал, Блеснул холодный циферблат… Не видно стрелок. Ближе к уху: — Стоят… Так, может быть, остановилось Земное странствие души… Но сердце билось, билось, билось… Я слышал стук его в тиши. «Изнеженное поколенье…» Изнеженное поколенье Враздробь, врасплох, в недобрый час Постигло кораблекрушенье, И в чашу бурь швырнуло нас. И вот событий темных сила Нас подхватила, понесла, Без звезд, без смысла, без ветрила, Без капитана, без весла. Наш плот и тонет и не тонет, Им потешаясь, демон вод То в бездну черную уронит, То вверх, взметнувши, вознесет, То накренит над пропастями Почти отвесною стеной, И кажется, что гибнет с нами, С орбиты сброшен, шар земной. И нас, покинутых судьбою На погибающем плоту, Уносит гулкою волною Поодиночке в пустоту. Миражи 1. «Когда сплывет ночная тьма…» Когда сплывет ночная тьма И дымный день в окошко глянет, Меня неудержимо тянет — — Сойти с ума… В ущелье зданий на веревке По ветру треплется белье… Гляжу на тесное жилье, Неприспособленный, неловкий… Уйти, укрыться… Но куда?.. Подальше от чужбин и родин!.. И вдруг, как яркая звезда, Сверкнет благая весть: Свободен! И унизительных забот Сгорают ржавые оковы, И мир из пепла восстает Облагороженный и новый. В нем все поет, в нем все цветет, В нем места нет угрюмой злобе, И скучный хлам междоусобий Метла гигантская метет. Какое солнце тут горит! Все — мудрецы, и все — поэты, И, облачаясь в новый вид, Кивают дружески предметы. И синей бездной я лечу Далёко от чужбин и родин И птицам весело кричу: — Свободен!.. |