В той стране… За горами, за реками, В той стране, которой нет, Люди злыми стариками Появляются на свет. Из далекой жизни прошлой В мир несут они с собой Холод сердца, опыт пошлый, Тлен пещеры гробовой. Старикам ничто не мило — Взор потуплен, шаг не скор, Поле сельское уныло И докучлив птичий хор. Добрый смех у них в запрете, Им всего милей лучи Безнадежно на рассвете Догорающей свечи. Время мчится год за годом, День за днем друг другу вслед Жизнь идет обратным ходом В той стране, которой нет. Жизнь течет обратным током, И вернуться суждено Всем ручьям к своим истокам, Всем плодам в свое зерно. Старость — в зрелость, зрелость — в младость, В несказанный светлый рай, В бессознательную радость, В колыбельную «бай-бай». За горами, за реками В той стране, которой нет, Люди злыми стариками Появляются на свет. Но в движении каскадном Встречных весен будет миг, Улыбнется пчелам жадным Плотью крепнущий старик. Так начнется. Год за годом Потекут друг другу вслед. Жизнь идет обратным ходом В той стране, которой нет. К песням, к сладости объятий И блаженству впереди Погрузится в сон дитятей У родимой на груди. Мать однажды встрепенется: Где же сын? А он тайком За окно. И вот уж вьется В небе вольным мотыльком. Завороженный край В благоухающей когда-то, В моей возлюбленной стране Цветут цветы без аромата И спят ручьи в недобром сне. Журчанье их веселым звоном Не прозвучит среди дубрав, В успокоительно зеленом Пленении бесшумных трав. И нет пернатых… Птицелюбам Не проводить в мечтаньях дни, Не выжидать под старым дубом Хлопка лукавой западни. Мужик сойдет к реке с пригорка, Но на разрушенный паром Не выплеснется красноперка, Гонясь за легким комаром. Нет жизни в водах нетекучих… Остановились времена… И чертит лёт мышей летучих Погибельные письмена. Зеленый город Граждане, переедем в другой уезд, Заселим неуклонно хутор за хутором, Разве уже не осталось мест — С акварельными облаками ранним утром? Или город построим, Зеленых Крыш, Вал высокий вокруг нароем. Запретим от лица возлюбивших тишь В этот город входить политикам и героям. Надоел, надоел нам шумный плакат, Пенящий мясо шрифтов красных; Знаменитых имен безобразный скат Задушил обыкновенных и совершенно частных. Отграничимся от прославленных на страницах газет Медным кофейником и цветущим фикусом, Да правит нами безымянный Зет С неслышным секретарем своим господином Иксом. Ну а если жизнь с событиями сопряжена И захочет захватить приз в том — У бухгалтера казначейского молодая жена Пускай чуть-чуть не убежит с артистом. И если все-таки пожелает рок Яркой славы показать образчик, — Пусть Ивану Ивановичу достанется венок, Починившему у соседа музыкальный ящик. Станем же кротко просить творца Беспечальности светлой в жизни здешней И вымаливать у него судьбы скворца, Наделенного застрахованной от огня скворешней. Поэзия
Окончена последняя строка, Отброшена замолкшая цевница, И песнь моя прозрачна и легка Взлетает ввысь, свободная, как птица. Ни чувствами моими не полна, Ни мысль моя ей крыл не отягчает, Лишь для тебя возносится она И лишь в тебе поет и отвечает. Она пуста блаженной пустотой Затем, чтоб ты узрел себя во внешней, Прекрасная твоею красотой, Весенняя твоей улыбкой вешней. Печальная — коль скоро ты грустишь, Любовная, когда любовь лелеешь, Тишайшая взыскующему тишь, Разумная, коль нечто разумеешь. Д. Аминадо Уездная сирень Как рассказать минувшую весну, Забытую, далекую, иную, Твое лицо, прильнувшее к окну, И жизнь свою, и молодость былую? Была весна, которой не вернуть… Коричневые, голые деревья, И полых вод особенная муть, И радость птиц, меняющих кочевья. Апрельский холод. Серость. Облака. И ком земли, из-под копыт летящий. И этот темный глаз коренника, Испуганный, и влажный, и косящий. О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз. Запахло мятой, копотью и дымом. Тем запахом, волнующим до слез, Единственным, родным, неповторимым, Той свежестью набухшего зерна И пыльною уездною сиренью, Которой пахнет русская весна, Приученная к позднему цветенью. |