Да, нашим именам вовек не отблистать,
И этот дар судьбы не должно отвергать.
Геройства редкого мы возжигаем светы,
Но в твердости твоей есть варварства приметы.
Кто б, самый доблестный, возликовал о том,
Что к славе он идет столь роковым путем?
Бессмертье сладостно в дыму ее чудесном,
Но я бы предпочел остаться неизвестным.
Во мне, ты видеть мог, сомнений также нет:
Не колебался я, когда давал ответ.
Ни дружба, ни родство, ни даже голос страсти
Ни в чем меня своей не подчинили власти.
Мне выбор показал, что Альбою ценим
Не меньше я, чем вас надменный ценит Рим.
Я буду ей служить, как ты — своей отчизне;
Я тверд, но не могу забыть любви и жизни.
Твой долг, я знаю, в том, чтоб жизнь мою пресечь,
А мой — вонзить в тебя неумолимый меч.
Готов жених сестры убить, как должен, брата
Во имя родины, но сердце скорбью сжато.
Исполнить страшный долг во мне достанет сил,
Но сердцу тягостно, и свет ему не мил.
Жалею сам себя, и думать мне завидно
О тех, что смерть в бою прияли непостыдно,
Но если бы дано мне было выбирать,
Я, скорбной честью горд, не стал бы отступать,
Мне дружбы нашей жаль, хоть радует награда.
А если большего величья Риму надо,—
То я не римлянин, и потому во мне
Все человечное угасло не вполне.
