Я слово молвила, все стало по-иному.
Не предавайтесь впредь отчаянью пустому.
Недаром был наш мир объятьями скреплен;
Незыблемость его заверил мне Нерон.
Ах! Как он нежен был и ласками какими
Умел торжествовать над страхами моими!
Как пылко он меня кидался обнимать!
Казалось, рук своих не в силах он разнять!
С сердечной добротой, во всем лице разлитой,
Сперва он поверял мне каждый вздох свой скрытый,
Младенцем стал он вновь и, гордость позабыв,
Принес ко мне на грудь свободный свой порыв.
Потом, вернув лицу суровость властелина,
Что выполнить готов долг царственного сына,
Спешил он мне раскрыть с высокой прямотой
Те тайны, что вершат судьбу земли родной.
Нет, к чести цезаря признать теперь должна я,
Что простоте его чужда коварность злая,
И лишь навет врагов, нас всех оклеветав,
Сумел ожесточить его открытый нрав.
Но прежней мощи их уж больше нет в помине;
Рим не посмеет впредь перечить Агриппине.
Мой возрожденный блеск он обожать готов.
Но для чего здесь ждать полуночных часов?
Пройдем к Октавии, с ней кончим без печали
Счастливый этот день, несчастнейший вначале.
Но что за смутный шум! Что всколыхнуло тишь?
Что там?
