Салон разрезает мелодия. Наконец-то. Увидела? По ее аппетитной заднице настучу, как только…

— Олег Викторович, — беспокойный голос управляющей одного из клубов.

Игнат не может присматривать за всеми моими клубами. Физически не потянет. Вот и поставил одну девчонку. Вроде умненькая, знает свою работу. Главное, не просчитаться.

— Да, Наташ?

В прошлый раз она звонила, когда в одной випке несколько мажоров устроили свою вечеринку с наркотой. Не хватало, чтобы сейчас еще что-то произошло. Планы у меня на вечер другие. Кардинально другие, нежели разгонять этих придурков.

— Олег, у нас пожар.

— ЧТО? — кричу.

Сердце бьется военным маршем. Глушит заведенный мотор.

— В клубе пожар, Олег. Я вызвала уже пожарных, но, блин, — она начинает плакать. Ей страшно. А мне, блядь, хуево. Потому что я тоже не понимаю, что делать. Какую последовательность действий сохранить?

— Люди в клубе есть?

— Вывели вроде всех.

— Хорошо. Жертв быть не должно. Все сотрудники должны быть на улице. Жди пожарных.

— А ты? Приедешь?

Беру паузу. Я должен там быть. В зеркале ловлю букет белых магнолий. Некстати вспоминаю, что белый — это цвет расставаний. Или это только к розам относится? Это пугает сейчас. Мышцы слабеют, и тело трясти начинает, словно вирус схватил.

— Да, я буду.

Взгляд поднимаю. В ее окнах горит свет. Мне нужно только подарить эти дурацкие магнолии, поцеловать ее и уехать. Щемит что-то в груди. И кошки раздирают острыми когтями. Не проходит это предчувствие. Словно упустил что-то.

И пожар этот еще. Меня не волнует то, что горит клуб, если там нет людей. Здание хрен с ним, и деньги тоже. Страховка все покроет. Но вот эта чуйка, что не просто так все, наждачкой мозг натирает.

Поднимаюсь по лестнице быстро. Лифт некогда ждать. Звоню в дверь. Прислушиваюсь. Отсчитываю секунду. Увижу сейчас ее. Мою. Красивую. Взгляд ее, что целует, не касаясь. И губки блядские оближу. Они вкуса яблока. Сочные, вкусные, чуть ядовитые.

— Олег? — ее мать открывает дверь. Они с Нинель очень похожи. А сзади Аленка пристроилась. Семечко маленькое, любопытное. Ее тоже прижать хочется. В такую минуту и правда чувствуешь себя нужным.

— А где Нинель?

Сердце выворачивается наизнанку и продолжает биться в разные стороны. Количество ударов считать бесполезно. Гул стоит в ушах от них.

Мама Нинель выпучила на меня свои голубые глаза. Она в испуге. Открывает рот и прикрывает его, хочет что-то сказать, за сердце хватается.

— У-уехала. С тобой, — тихо-тихо отвечает.

Сотни корабельных крюков вонзаются в тело и вырываются кромсая. А потом еще и еще, пока живого места не останется. Это не просто больно. Эту, сука, пиздец как больно.

— Когда?

Ее губы начинают дрожать.

— Час назад, — оглядывается, ищет взглядом часы, — больше. Полтора часа назад.

Тяжелый букет падает на грязный пол подъезда. От удара цветы начали источать приятный легкий аромат. Но от него тошнотный ком в горле давит. Стягивает тонкими нитками и разрезает.

Дрожащими руками достаю телефон и набираю Нинель. Снова и снова. Слушаю эту гудки, что остаются без ответа. Сжимаю трубку с такой слой, треснуть может. Либо я его сейчас разобью об стену.

— Олег, где она?

— Я не знаю, — злюсь. Потому что я правда не знаю. И это незнание как нависающая над головой гильотина.

— Где мама? — Аленка выходит в коридор. Уставилась большими глазками на меня. Они такого же цвета, что и мои. Еще больше под кожу забирается, стелет себе постель в моем сердце и засыпает.

— Она… потерялась. Но я ее найду, не переживай, ладно? Вот, это тебе, — протягиваю маленький букет ей. И прижимаю Аленку к себе ненадолго.

Спускаюсь по лестнице быстро. За мной никто не гонится, кроме страхов. И снова набираю Нинель, как заведенный.

Ответа нет.

Пазл плохо складывается в голове, но все-таки рамку к этой картине можно начинать складывать: пожар, Нинель… Кто-то затянул ее в мою игру. Гадко так поступил. Я же живого места не оставлю на нем, когда узнаю, кто все это затеял. Разгрызу его сердце, вырву все аорты, если с Нинель что-то случится.

Из бардачка все-таки достаю сигареты и прикуриваю. Жадно втягиваю в себя. Один вдох, и сигарета выжжена до самого фильтра. Перед глазами плывет от высосанного яда. Но это не дает привычного успокоения.

Трясет как в морозильнике. А внутри наоборот — жарит пустынное солнце.

Снова звонок. Игнат.

Что еще могло приключиться?

— Да? — отрезаю слово.

— Ты совсем рехнулся? — недовольный.

— О чем ты?

— Что здесь делает Нинель?

Силой останавливаю биение сердце как поезд на полном ходу. Визг тормозов слышу и звук металла. Мерзкое звучание.

— Она в клубе? — глухо спрашиваю. И вопрос тупой. Игнат же прямо сказал, что она там. Я все еще надеюсь, что мне показалось.

— Да. — Вколачивает в меня своим ответом. Выбивает сердце ногой.

Кладу трубку и завожу двигатель. Я молился всего единожды в своей жизни. Когда просил, чтобы дочери было там, наверху, хорошо. Это было в пьяном угаре, а может, под какой-то наркотой, которой баловался. Сейчас и не вспомню. И мне казалось, что бог мне ответил. Сюр был красочный, правдоподобный.

А сейчас я прошу, чтобы с моей Нинель ничего не случилось. Просто умоляю. Я не знаю, что он возьмет у меня взамен. Да пусть душу забирает, если она ему приглянется. Только ее оставит нетронутой. Пусть защитит ее, пусть ни одна слезинка не упадет, пусть сердечко бьется привычно, пусть… пусть…

Ты вообще есть, бог? Я же не верю в тебя, после того как ты посмел забрать у меня дочь.

— Наташа, я не смогу приехать.

— Олег, ты мне здесь нужен. Тут столько вопросов, от меня что-то хотят.

— Ты справишься. Я приеду, как только смогу.

— Олег!

— Я плачу тебе бешеные бабки не для того, чтобы решать все проблемы. Займись своей работой, иначе можешь искать другую, — говорю жестко. Я понимаю это. Но если встает вопрос спасать какое-то то там здание или спасать Нинель, для меня ответ очевиден. Это и не выбор вовсе.

До клуба еду быстро. Виски от такой скорости начинает колотить. Моя голова превращается в барабан, обтянутой кожей. Любой стук и лопну на хрен.

Набираю Ярского и прошу о помощи. Мне не помешает силовая поддержка в виде пары здоровых ребят. У того точно в службе безопасности такие найдутся.

Уже на каком-то уровне знаю, к чему мне готовиться и что меня ждет. И лучше бы мне ошибаться.

В клуб залетаю разъяренным зверем. Я даже слышу, как рычит моя душа. Нож воткнут в спину, а я еще стараюсь дышать, двигаться, сражаться.

В зале все как надо, на первый взгляд. А внутренний голос шепчет об опасности. Она рядом, где-то за углом. Перед глазами лицо моей Нинель. Она грустная, вижу слезы. Воображение ножницами разрезает меня, протыкает и рвет. Кричу сильнее. Теперь не от боли, а от страха. Потому что мне реально сейчас страшно.

В таком не сознаются. Мужики же не должны бояться, а меня скручивает в жгуты от этого страха.

Поднимаясь по лестнице, стараюсь отдышаться. Дыхание жесткое и трудное, горло стягивает, а грудную клетку через силу расширяют, ребра хрустят от этого и трескаются. Мне бы взвыть, а я не могу.

Ладони сдавливаю в кулаки до судорог.

Я знаю, что может ждать меня наверху. Но больнее всего будет, если мой страх оживет. Кошмар наяву, когда без обезболивающего пули вытаскивают, а ты молчишь, потому что горло вырвали.

Дверь поддается сразу. Ее и не запирали. Ублюдки, но спасибо я им не скажу.

То, что вижу, въедается в глаза как растворитель. Вмиг картинка бледнеет, слышу только звуки.

Глубокий вдох-выдох.

На Игнате нет живого места, скалится только тем ублюдкам, за что снова получает в челюсть. Нинель голая лежит под толстым боровом.

И меня расстреливает автоматной очередью в упор. Я стою и не двигаюсь. Запах крови чувствую в носу. Такой кислый и соленый. Еще пот. И страх.