Присвистываю. Уж что что, а на образы этот мудак не поскупился. Выложил приличную сумму. Руки чешутся хотя бы потрогать их.

— Какой нравится? — Астра перебирает ткань пальцами. У самой глаза горят.

Улыбаемся друг другу.

В комнату входит Зарина. Кажется, так ее звали. Черные глаза, черные волосы. Хищная улыбка.

— Привет, — голос мне ее не нравится. Стараюсь не отступать, но безумно хочется спрятаться от этого взгляда. Он очень жесткий. — Не думала тебя встретить.

— Придется теперь терпеть меня, — немного наглею.

Мы скрещиваемся взглядами. И стоим, молча сверлим друг друга. Нехорошо от этого становится. Я и так стараюсь унять в себе тревогу, а теперь и вовсе ощущаю себя паршиво.

Астра не замечает нашего поединка. Все рассматривает костюмы. Я беру первый не глядя. Не важно, какой из них окажется на полу спустя пару минут моего танца. Желание потоптаться на нем велико.

— Уау! — вспыхивает Астра. Ты египетская царица!

— Что? — опускаю взгляд на свои руки, где зажата золотая ткань.

— Сейчас тебе стрелки красивые нарисуем. Будешь Клеопатрой.

Зарина закатывает глаза и морщится. У нас с ней взаимное неприятие друг друга выходит.

Захожу за ширму, в руках сжимаю этот невнятный клочок ткани. Становится невыносимо душно в помещении. И воздуха становится мало. Наряд липнет к коже, она пылает, горит от любого прикосновения. Состояние нестабильное и шаткое.

— Астра, — зову тихо. Силы словно оставляют меня. — Поможешь накраситься?

Она хлопает в ладоши в предвкушении сегодняшней ночи. Хочется попросить ее поделиться ее настроением, потому что у меня его нет и в помине.

— Конечно, царица. Ой, — осекается, складывает полные губки буквой “о”, — она же царица? Или кто?

— Понятия не имею, — опускаю взгляд на туалетный столик, руками оперлась о него. Каблуки высокие, платформа тоже. Первый раз мне тяжело сделать и шаг. Он высасывает всю энергию, которую и так не наскребешь.

— Черт, загуглить что ль? — Астра напевает какую-то песенку, веселую. Глаза светятся. На скулах яркий румянец — искусственный. Глаза подведены ярко. И красивые волны светлых волос. На ней костюм горничной. Банально, но мужчин и это заводит. А еще стюардессы, женщины-кошки. Мой взгляд выцепил их среди вороха этого шмотья.

Астра профессионально работает кистью. И взгляд… он иногда меняется. Пропадают искры беспечности и появляется доля серьезности. В такие моменты она не стриптизерша по именем Астра, а полноценный визажист, знающий свое дело.

Легкая улыбка трогает губы. Хочется поделиться с ней своими мыслями. А еще переживаниями. Может, у нее найдется пара слов для меня.

— Ну все, готово. Зацени! — приближаюсь к зеркалу. И правда — Клеопатра. Надо только найти тиару на голову. Не будь я стриптизершей, моему образ позавидовала бы сама Элизабет Тейлор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Спасибо, — любуюсь собой. А Астра довольная. Протягиваю ладонь, она слегка ударяет по нет.

— Да, детка! — виляя пятой точкой, выходит в коридор.

Я в помещении одна. Зарина тоже куда-то ушла. Других девчонок не видела. Возможно, здесь несколько гримерок. Еще одна щедрость со стороны Ольшанского.

Через несколько минут клуб начнет свою работу.

Снова смотрю на свое отражение. Там не я. Да, девушка красивая, яркая. С соблазнительными яркими губами и темными, прожигающими глазами.

Но еще я вижу дикий страх в этих глазах. Губы потряхивает. Лицо бледное, хоть и на мне жирный слой румян.

И руки. Я их не чувствую. Кожу печет, а ладони леденеют. Меня знобит, словно поднялась температура, даже вижу испарину на лбу.

Состояние дна поглощает. Я барахтаюсь здесь, пытаюсь выбраться, но не получается, только глубже вязну.

Игнат без стука заходит в комнату. Пугаюсь. Если бы я была не одета? Черт, я все равно скоро сниму с себя это дешманское платье. Он и так увидит меня голой, будет оценивать, а в мыслях трахать так, как ему вздумается.

— Готова? — тон голоса безразличный. Окинул только меня невидящим взглядом.

— Думаю, да, — ни капельки не готова. Мне страшно. Безумно. Чувство такое ощутимое, что хочется кричать, чтобы не трогали, отпустили. Так бунтует моя душа, запертая в красивую золотую клетку в образе Клеопатры, мать ее, царицы.

— Ты выходишь вторая. Астра идет первая, — недовольно мазнул по моей груди. Он ее видел, рассматривал. Хочу прикрыться. Соски проступают сквозь тонкую материю. — Затем выходишь в зал, — делает паузу и окидывает меня взглядом. Он изучающий, внедряется под оболочку и поселяется там мерзким следом, — подсаживаешься за столики, общаешься, — подмигивает, — твоя задача развести на приват. Выпивка, закуски — все за счет клиента.

— А если, — прочищаю горло, позорно откашливаюсь. В глазах пелена от обиды. Она затмевает страх и ужас от предстоящего. И не получается спрятаться. Я ведь как на ладони, — если там, в комнатах, я почувствую себя в опасности? — смотрю с надеждой. Хочу услышать слова поддержки. Пусть они и будут ложью.

— В какой опасности?

— Я не хочу, чтобы меня трогали, — Игнат хмыкает, смотрит исподлобья. И мучает меня своим молчанием.

— Нинель. Ты пришла в стриптиз. Это не бордель, конечно. Трахаться никто тебя не поведет за угол. И заведение у нас не уровня хард. Без твоего согласия никто к тебе не прикоснется.

Обычно после этого следует громкое и шумное “но”. Сглатываю скопившуюся слюну. Заламываю пальцы, чешу кожу бедер. Нервы натягиваются. Смотрю ему в глаза в каком-то глупом желании уткнуться в плечо и заплакать.

— Я не хочу, чтобы меня трогали, — чуть смелею. На что-то надеюсь. И жду разрешение. Боже, я ожидаю, чтобы услышали мою просьбу.

— Ладно, — устало соглашается. — Озвучь только это своим клиентам. Но учти, что платят больше тем, кто и позволяет чуть больше. Ты же пришла за деньгами?

— За ними.

— Тогда в чем проблема? Сиськи не дашь потрогать? По бедру погладить. Не корчь из себя святую невинность. И не набивай себе цену.

Звучит грубо и жестоко. Я понимаю, что он прав. Но переступить не могу через себя. Как представлю сальные пальцы на моей кожи, начинает тошнить. Ком подкатывает к горлу и становится горько во рту. И на душе. Тоже горько и ржаво.

— Я поняла.

— В комнатах привата есть тревожная кнопка. Если твои условия не соблюдают, распускают руки, хотят сделать то, что не нравится тебе, — тон обычный. Он словно рассказывает распорядок дня, — нажимаешь. К тебе приходит охрана. Или я.

Киваю. Говорить становится трудно. Тошнота никуда не уходит. Становится только хуже. Сейчас Игнат описал мои рабочие обязанности. Стоит ли спрашивать, где поставить подпись, что ознакомилась?

Его общество стало мерзким, платье жутким. Оно облепило так, что кожа начинает зудеть. Раздираю ее сквозь ткань, сильно кусаю губу. Чувствую соленый привкус на языке — кровь. Терзаю ее дальше, чтобы вкус усилился. Господи, что я делаю?

Игнат все видит, замечает. Но молчит. Твою мать, ни слов поддержки и ободрения. Тотальное равнодушие и цинизм. Ненавижу и презираю. Я всего лишь тело, которое должно быть приятно глазу. Меня должны хотеть. Я должна к себе манить. А еще слушать, обнимать, угождать. Восхвалять весь этот сброд с хуем между ног. Боготворить их, возвеличивать.

А внутри пожар, злость. Рвет на части. Меня трясет. Так сильно, что нельзя сконцентрироваться. Голос дрожит, слезы катятся. Я в отчаянии, когда просто громко-громко орешь внутри себя, но не можешь сделать это в действительности. Потому что нельзя. Запрещено.

— Эй, ты чего? — Астра заходит в комнату, когда Игнат уже вышел.

Просто бросаюсь к ней и начинаю плакать навзрыд. Мне уже плевать на прическу, на макияж, который она делала с таким усердием. Просто я взорвалась. Реальная Нина внутри меня не выдержала этого напряжения.

— Я боюсь, мне страшно. И… — всхлипываю, — стыдно. Боже, я не хочу, чтобы они трахали меня взглядом во всех позах, трогали меня. И играть удовольствие от этого не хочу. Мерзко. Я мерзкая. Все здесь мерзкое.