— Ты посмотри на нее, шаболда кудрявая, — Зарина говорит громко, но низко и с легкой хрипотцой. Всегда казалось это несколько странным для женского голоса.

— Это я-то кудрявая? — а вот у Астры, наоборот, высокий. Когда кричит, то уши не терпится прикрыть руками. Режет она им пространство.

Прохожу вдоль стеночки, лишь бы не зацепило волной. В комнате душно. Неимоверно. А еще стойкий запах приторно-сладких духов, которые стискивают горло. Першит.

— Нинель, привет.

Астра здоровается быстро, пробежав по мне мимолетным взглядом, и снова уставилась на Зарину. Та игнорирует меня.

— Еще раз спрашиваю, ты брала мои сережки? — не отступает Астра. Вслушиваюсь в их диалоги непроизвольно.

— А я тебе еще раз говорю, они мне на фиг не нужны. Думаешь, у меня побрякушек нет?

— Откуда ж я знаю, что у тебя есть, а что нет. Вдруг такие тебе захотелось? Они, между прочим, с настоящими изумрудами. Да-да. Что, глазки заблестели? А ну, говори давай!

— Ага, конечно, изумруды. Эту ерунду клиентам заливай.

Встали напротив друг друга, кричат. Даже собраться толком не удается.

Астра уже чуть не плачет. Обидно ей. Получается, и правда дороги ей эти сережки. Может, подарок чей?

Зарина разглядывает ее, но молчит. Черты лица только не такие гневные, чуть смягчились.

— Эй ты же плакать не собираешься?

— А если заплачу, отдашь?

— Да не брала я их, вот пристала, а… — касается ее плеча. Астра не выдерживает. Плачет.

— Мне их подарила мама, на восемнадцатилетие. — Она присаживается на свой стул. Руками лицо прикрыла и рыдает.

— И че? Правда с камнями? — Зарина занимает свое место. Девчонки, как всегда, уже одеты. Короткое платье, все в каких-то стразах. Глаза режет и слепит.

— Она так сказала.

— Наврала. Я в камнях разбираюсь.

— Откуда? — Астра делает рваный вдох. Истерика постепенно отступает.

— Был у меня один мужик. Рассказывал и показывал много чего. А память у меня хорошая. Вот и запомнила.

— Подстава. Все равно, где мои сережки? — не унимается.

Не выдерживаю. Хочется и стукнуть обеих, и сесть рядом и поплакаться самой.

— Слезьте, — приказываю.

— Эй, Нинель, ты чего? Мы не ругаемся. Так, обычная ссора двух стриптизерш, — Астра немного испугалась моих резких движений и грубого тона. Перестаралась. Нервы не к черту.

— Обычная ссора… Ты меня в воровстве обвинила, дура кудрявая, — Зарина злится, нахмурилась. Но это недопонимание какое-то камерное. За пределы комнаты ничего не выйдет.

— Сама ты дура, — слегка толкает ее в плечо, а Зарина корчит ей гримасу.

— Вы как дети. Честно, — смотрю на них и отругать хочется обеих.

Проверяю углы, пространство за гримерными столиками, за кучей ненужного барахла у рейла с платьями.

Сережки нахожу под сумкой на полу. Астра сама поставила ее на свою пропажу и не заметила.

— Вот. Они?

Счастливая такая. Улыбка широкая, глаза красные с потекшей тушью и тенями, волосы слегка потрепанные. Кидается мне на шею, стискивает так, что больно.

— Хватит, хватит. Задушишь ведь.

— А ты… — переводит взгляд на Зарину. Сначала он грозный, а потом бровки складывает домиком и вытягивает губки, — прости.

Зарина смотрит на эту сцену, и ни одна эмоция не проносится на ее лице.

— Точно дура, — машет головой и возвращается к своему столику. Астра никак не реагирует на ее выпады.

Но после ссоры нет горького привкуса во рту. Когда воздух становится таким тяжелым, что придавливает тебя к земле. Это просто вечер трех стриптизерш в одном клубе. Немного искры в отношениях и драмы.

— Мама подарила их мне, а через год ее не стало. Умерла. Сосед-алкоголик заколол ее.

Астра поправляет свой макияж. Голос ровный, но грустный. Взмахи кисточек остановились. Мне мерещатся частички пудры, которые так и не коснулись кожи.

— А она… Почему так случилось? — шумно сглатываю.

— Потому что сама пила. Всю мою жизнь она пила. Ну вот, и допилась. Но она меня любила, знаю. Эти сережки ей тоже подарил кто-то. Уж не в курсе теперь, настоящие там камни или нет, но это единственное, что мать не вынесла из дома. Берегла. Показывала мне часто и говорила, что на восемнадцать лет обязательно их подарит. Я не верила. А она сдержала обещание.

Руки кладу на колени, кисточка остается лежать на столе. Да и я понуро опустила голову. Почему-то сейчас не знаю, как посмотреть на Астру. Ее воспоминания живые. Да и не умрут они в памяти. Не могу придумать, что сказать и как поддержать. И нужна ли ей эта поддержка?

— А ты ее любила? — Зарина тоже смотрит на Астру. Глаза блестят. Эти воспоминания мажут и по ее жизни, определенно.

— Нет.

Сердце ноет. С первого слова Астры, стоило ей упомянуть маму в своем рассказе.

— Это странно, маму не любить, — Зарина морщится. Когда она так делает, то выглядит намного старше своего возраста. Навскидку ей лет двадцать восемь-двадцать девять.

— Почему? — удивляюсь. При попытке сделать глоток воздуха, простреливает грудину. И так остро, будто в миг пожар разгорается, а затем гаснет, чтобы в следующую попытку вдоха разгореться с новой силой.

— Ну, это мама, — Зарина говорит уверенно. Даже завидно ее такой упертости и твердолобости. — Она родила, дала жизнь. За это уже стоит ее любить. А после — детали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она встает со своего места, смотрит в небольшое зеркало. Поправляет невидимые складки. Мы с Астрой уставились на нее. У каждой в голове крутятся вопросы и восклицания.

— Кстати, крошки, Игнат обещал сегодня в конце смены уже аванс выдать.

Мы киваем. Даже перспектива денег перестала радовать.

— Ну вы чего носы повесили, а? Вот за эти мины вам точно не видать хороших клиентов. Нинель, встряхнулась! Развели здесь слезное государство, мать его.

Я касаюсь щеки. Понимаю, что она мокрая. И не заметила…

— Есть встряхнуться, наш генерал, — пытаюсь пошутить. Расшевелить себя. Выходит пока скверно.

Астра протирает антисептиком свои сережки и вставляет в уши. Они очень ей идут.

— Красивые. Правда, — подсаживаюсь к ней и слегка приобнимаю. Чуть-чуть тепла еще никому не мешали и не вредили. Все мы здесь так его хотим, что воем в подушку ночами.

Астра улыбается хитро, начинает входить в роль, которая, к слову, тоже ей к лицу.

Зарина наклоняется и пристально разглядывает серьги. Слегка хмурится. И взгляд деловой. Известный ювелир, не меньше.

— Изумруды, можешь не переживать. Они и правда чудесны.

Она бросает на меня громкий взгляд. Глушит своими властными басами. Я понимаю, Зарина соврала. Это не драгоценные камни, а обыкновенные стекляшки. Но Астре знать не обязательно.

— Спасибо.

Она улыбается отражению, приглаживает прическу и то и дело касается сережек.

Отхожу к своему столику. Макияж готов, платье быстро нацепила. На душе неспокойно и тревожно. Неуютно. Разговор наш этот еще старые раны вскрыл. Их зашиваешь раз за разом, проходишься по ноющему шву, а он все равно нет да нет, но дает о себе знать.

Из сумки достаю телефон и выхожу в коридор, оставляя девчонок снова одних. Надеюсь, в этот раз обойдутся без ссор.

— Але, мам? — говорю тихо, не хочу, чтобы меня кто-нибудь слышал.

— Да. — как всегда сурово. Почти официально. Телефон сжимаю крепче, чувствую его жжение кожей.

— Как… как дела?

— Ну как дела… Аленка поела. Плохо она, конечно, питается у тебя. Мясо не ест, овощи не заставишь. Одно шоколадное мороженое на уме, — улыбаюсь. Про эту сладость она мне весь вечер рассказывала. Как принц ее заберет и отвезет в кафе, где закажет целый стол мороженого. Мечта у нее хорошая, по-детски наивная, чистая. Жаль, не исполнится.

— Да, она такая.

— Сказку читали сейчас. Про принца и принцессу. Дважды. Язык уже устал.

— Ты молодец. Спасибо тебе, мам.

Молчит в трубку. Перевожу дыхание. Хочется расплакаться снова, но на этот раз у нее на плече. И чтобы погладила по голове. И улыбалась, говорила, что все будет хорошо.