На квалификации занял позорное 12 место, что не улучшило настроение. Да, настройки не те, с резиной ошибся, трасса была грязная, много чего можно сказать, кроме одного — как отыграть до 5–6 места, а не скатиться ещё дальше.

Позавтракали, вышли из номера и когда шагали по коридору мимо комнат, где остановились технари и гонщики НАМИ-МАДИ, почувствовал характерный дымный запашок. О, чёрт! Он не касался моих ноздрей около полутора десятков лет, собственно, с момента попадания в СССР. Но спутать трудно. Сказал Вале «обожди минутку», сам толкнул дверь, оставленную полуоткрытой.

Леночка спрятала руку за спину, точно школьница, застуканная строгим папой за сигаретой.

— Что ты примешала к табаку?

— Доброе утро. А тебе дело? Или сдашь меня, чтоб взяли анализы и сняли с гонки?

— Сдам. Если ты обкуренная, то опасна. В том числе для себя.

Она, более не скрываясь, затянулась самокруткой, прошла в туалет. Раздался шум смыва. Значит, спустила улику в унитаз. Выглядела адекватной, даже зрачки обычные. Скулы чистые, какая-то сложная операция, сделанная зимой, помогла, шрамов практически не видно. Глаза весёлые, непривычно злые и лихие.

— Помнишь, спрашивал меня — не тяжело ли мне крутить руль. Ещё как тяжело, твою мать! На квалификации потянула кисть — болит, зараза. А курну три-четыре затяжки, так получу заряд бодрости. И уже не больно.

— Но твоё восприятие мира искажается!

— Правда? Значит, это привычное восприятие. После аварии в Тропарёво я ни разу не садилась за руль, не покурив. Иначе руки дрожат. Вообще, жизнь — шлак. А так становится терпимой, и на ожоги плевать. Ты не помог мне, так не мешай.

Ничего, что вытащил её из кокпита за секунды до взрыва, рисковал, сам обгорел? Это и есть — не помог?

Она, уже затянутая в комбинезон, слишком жаркий для августовской Армении, перебросила сумку через плечо, буквально выпихнула меня в коридор и рванула быстрым шагом мимо Валентины, не забыв запереть дверь. Моя удивлённо проводила гонщицу взглядом.

— Что у вас произошло?

— Если намёк на секс, то даже такой быстрый кролик как я не успел бы.

— При чём тут… И запах — странный.

— Травка. Лёгкий наркотик. Накурилась, чтоб не тревожила травма руки и душу не терзал страх после прошлогоднего случая под Москвой. Боюсь, перед посадкой в машину сделает ещё несколько затяжек.

— Какая глупая! И у нас в советском автоспорте нет никаких тестов на допинг, иначе наркотик засекли бы моментально в моче или в крови. Самоубийца! Надо сообщить организаторам.

Пока спускались к машине, на которой должны были ехать на трассу, поделился сомнениями: Лена и так постоянно гоняет после нескольких затяжек, а мой донос сочтут неспортивным поведением с целью устранить конкурента.

— Потом ещё пришьют домогательства. Почти как в Америке. Скажут — ты хотел, она не дала. Вот и отомстил.

— На самом деле всё наоборот. Она предлагала, я не отдался.

Валя пожала плечом, отягощённым медицинской сумкой.

— Зря. Интересная баба. Из категории — разок можно, — потом рассмеялась: — Да шучу я! Не вздумай это истолковать как разрешение к походам налево. Тем более к наркоманкам. Но вот что с ней делать…

— Когда не знаешь, что делать, не предпринимай ничего, так сказал Конфуций.

Валентина не особо знала великое китайское наследие, потому купилась, поверив, и не стала спорить с авторитетом. Договорились принять меры негласно, через знакомых в КГБ, но уже после гонки, и чтоб меня не заподозрили.

Набились в автобус ЕрАЗ, начавший кудахтать до боли знакомым дизелем 2.0TD, Леночка села вплотную к водителю и кокетничала. С моего места виднелась только грива тёмных волос, уже хорошо отросших после больницы и вынужденной стрижки. Раскованная, особенно после тонизирующей самокрутки, «девушка-джан» получала ещё больше внимания от армянских мужчин, чем моя половинка, и демонстративно наслаждалась успехом.

Ехали около получаса, довольно быстро, в присутствии Леночки водитель буса стремился доказать, что его ЕрАЗ летает не хуже гоночной Формулы. Вышли, яростный порыв ветра скинул с моей головы кепку с надписью «АЗЛК-Тойота», едва смог её догнать. Ветры в горах коварны и непредсказуемы, Ереван — неподходящее место для такого спортивного сооружения, Рубец не могла этого не знать. Но разве остановишь проект, если он объявлен всесоюзной комсомольско-молодёжной ударной стройкой, а самые главные строители — закавказские комсомольцы, сокращённо з/к?

Сдан объект был, как и большинство строек СССР, чьё окончание приурочено к чему-нибудь политически важному, с массой недоделок. Этот — к 9 мая, и до августа, фактического ввода в строй, недоделки судорожно исправлялись, но далеко не все. Я грешным делом подумал: сюда бы ВЧК из Миндорстроя, уж они бы накопали на дюжину уголовных дел. Нет, коллеги проверили только полотно и заставили сделать его соответствующим ГОСТам. Трибуны стояли как на футбольном поле для мундиаля. А вот боксы представляли собой пустые бетонные кубики, в некоторых отсутствовала электропроводка, питание для оборудования подавалось через удлинители, напоминавшие длинные чёрные сопли. Туалет — просто кабинки позади боксов с дыркой над ямой. Комфорт по-армянски!

Солнце не просто светило — оно жарило. Асфальт плавился. Зрители на трибунах укрывали головы зонтиками или хотя бы газетами, я натянул подшлемник, а шлем держал в руках до последнего, в нём ещё горячее. Кажется в такие минуты, что даже из берушей течёт пот!

Меня завели, медленно покатился из бокса — занимать своё позорное место, с него, даже если вылезти из кокпита и распрямиться в полный рост, видны впереди только задницы машин, увенчанные задним антикрылом, чьи пилоты нормально откатали, а не так, как я. Справа — трибуны высотой едва ли не с пятиэтажный дом. Здесь старт и финиш, самая интересная часть гонки, хоть я бы предпочёл болеть на каком-то остром повороте после прямой, там больше чрезвычайных ситуаций. Как очередное свидетельство поспешности сдачи автодрома — субтильная деревянная операторская вышка слева от трассы, метров через 70 после трибун.

Почему это так запомнилось? Эх, отмотать бы назад и спустить в унитаз своё чистоплюйство, как Леночка Рубец — свой бычок с наркотой…

Погнали! Я всё же приобрел опыт, и мой осторожный стиль, позволявший реже влезать в столкновения и беречь машину, в очередной раз выручил. Не знаю, употреблял ли кто другой стимуляторы, но гонка превратилась в рубилово. Несколько раз снижал ход при виде флажка и пристраивался за машиной организаторов, люди на трассе срочно убирали с дороги чьи-то обломки. К смене резины переместился на 7 место, заехав в бокс на три круга позже Рауля, теперь мог топить на все деньги, понимая, что запас прочности новой резины у меня лучше, чем у лидеров.

Периодически мешал ветер. Может, и не столь сильный, как в Африке на пути к Дакару, зато внезапный, порывистый. Машину швыряло. Если по-хорошему, соревнования следовало бы остановить. Но это же политический момент, в Закавказье неспокойно, надо понимать, товарищи…

«Союз» Елены я догнал на предпоследнем круге, в районе пит-лейна. Поворот, и — прямая, которая через круг станет финишной, метров пятьсот ровная как стрела. Не рассчитывая обогнать соперницу, следил в зеркало, чтоб меня не начал атаковать эстонец, оставленный позади секунд тридцать назад, он дымил, но упорно держался. Наверно, молился, чтоб мотор не сдох на последних километрах.

И тут удар ветра! Хрен с ним с эстонцем, пусть приближается, я чуть отпустил газ, не используя прямую для максимального разгона, нырнул в тень от трибун, сразу почувствовав разницу. Теперь самое важное — удержать машину ровно, когда вылечу из-за экрана, и ветер, если не стих, снова навалится на мой правый борт.

А мчащийся впереди «союз» и не думал сбрасывать скорость. Дистанция до него увеличилась. Гонщица на адреналине, на кураже и на наркоте только и знала давить на газ. Выскочила за трибуны, раскочегарившись глубоко за две сотни…