– Ты станешь хорошим монархом. Но уж больно ты мягок.

Крианна взяла племянника под локоть, и они направились во дворец, склонив головы и тихо переговариваясь о чем-то своем, королевском.

– Он станэт вэликим королем, – вдохновенно произнесла Извель, глядя вслед Гардио. – Роуэн Пэчальный.

– Лишь бы ему было чем править, – заметил Атос. – Если мы не справимся с напастью, которая поглощает Королевства, его запомнят как Роуэна Без Трона, властелина разрушенной страны и убитого народа.

Мы гуляли по Ярвеллу второй день. Холод, который принес на своих плечах новый король, решил погостить в столице подольше. Для юга этот зябкий, колющий ветер, от которого стынут пальцы, был в новинку. Но, кажется, измотанные жители города уже не обращали внимания на такие мелочи, как холодное утро.

Мы с Извель шли по пыльным улочкам и говорили. Обо всем на свете: о людях, книгах, растениях, природе вещей и чувствах. Не упоминали только о самом главном, старательно избегая тем, касавшихся нашего общего прошлого или еще более пугающего совместного будущего. Когда мы проходили под вывеской булочной и нас окутал аромат свежеиспеченного хлеба, мы застыли, точно два ребенка, перед огромным прилавком, выходившим прямо на улицу. Некоторые торговцы легче перенесли войну, и их дело процветало, как и у этого булочника. На лотках и деревянных подносах дымились маленькие улитки с корицей, огромные ржаные караваи, плоские соленые лепешки с кунжутом и тмином. Но нас с Извель манили, конечно, пирожные, которые притаились в самой глубине: с марципановыми цветами и белоснежной ванильной посыпкой.

– Нечего тут околачиваться! – прикрикнул булочник. – Либо покупайте, либо проходите.

Я собиралась уже поставить наглеца на место, как вдруг кто-то окликнул:

– Леди! Эй, леди?

Я обернулась и увидела чернобрового хозяина таверны «Тромбон и гусь». Оказывается, булочная, которая нас привлекла, расположилась прямо напротив этого самого питейного заведения. Мы с Извель приблизились к моему знакомцу, и тот даже присвистнул от удивления.

– Госпожа с белой кожей, одетая как ока. И ока, обряженная как королевская фрейлина. Более странной парочки я раньше не встречал. Мне-то все равно, но вот наш Нэврин, – владелец таверны кивнул на булочника, который демонстративно от нас отвернулся, – тот еще сноб. А вы еще меня пытались обвинить в предрассудках! Но мое предложение все еще в силе.

Мы воспользовались радушием хозяина, который представился как Шмулс, и вошли в «Тромбон и гусь». Наверное, пить красный, сладковато-перченый эль более соответствовало нашему возрасту, чем глазеть на пирожные. Заняв столик в самом углу, мы продолжили разговор, правда, внезапно повернувший в другое русло.

– Ты избэгаешь Атоса, Лис? Или мнэ это примэрещилось?

Я сморщила нос и начала чесать лоб. Я делала так всякий раз, когда собиралась соврать, и ока прекрасно знала о значении этого жеста.

– Не то чтобы избегаю, Извель. Просто не ищу встреч, можно так сказать.

– А раньше вы были нэ разлей вода, – невинно продолжила Извель, поглядывая на меня поверх сложенных у лица длинных темных пальцев. Перчатки она сняла и аккуратно положила на столик.

– Раньше многое было иначе, – уклонилась я от объяснений. – Ему неловко рядом со мной. Я это чувствую, и неудобно становится уже мне. За два года, что не виделись, мы обросли новыми жизнями, как звериной шкурой. Туда, в прошлое, не пробиться, а как строить все заново – мы оба не знаем. К тому же его на каком-то глубинном уровне раздражает Слэйто. Он вчера за ужином сказал, что тот пьет чай, слишком громко хлюпая! Ты же там была.

– Была, – невозмутимо подтвердила гадалка. – И Слэйто и правда ужасно-ужасно хлюпаэт.

Ее улыбка от меня не укрылась. Я втянула голову в плечи и сложила руки замком на затылке, словно пытаясь спрятаться в домике. Извель ласково коснулась моего плеча.

– Твой свэтлэнький очэнь милый. Атос чувствуэт твою нужду в нэм и ненавидит его за это. Он привык быть всэм и каждому опорой, наш большой и могучий волк. Ему нэ просто принять то, что эту роль заняли, но он смирится, – на мгновение Извель задумалась, – или найдет способ замэнить Слэйто в твоэй жизни. Иного пути для волков не сущэствует.

Мне совсем не хотелось обсуждать это даже с Извель. Поэтому мы некоторое время молча пили эль, а когда я перевела взгляд на подругу, то заметила, что она слишком сильно теребит свои белые перчатки.

– Ты, кажется, хочешь чем-то поделиться, Извель?

Та тревожно глянула на меня и обреченно вздохнула.

– Я думаю, что браслэт мнэ дал Мастос.

Я ошарашенно взглянула на нее, потому что сразу догадалась, о каком именно браслете говорит ока.

– И ты молчала? О боги, я была уверена, что эта вещица принадлежала Карамину, богу дорог!

– Можэт, и принадлэжала, – неуверенно повела плечами Извель. – Но получила я ее от молодого крайнийца.

– Молодого? Мы точно говорим о том самом Мастосе?

– Давным-давно мнэ пришлось покинуть родной токан. Я вступила в бродячую труппу циркачэй, которые никогда не задерживались дольше дня на одном мэсте. У нас были и куклы-марионетки, и фокусник, а я прэдсказывала судьбу. Мне нэлегко тебе говорить об этом, Лис’енок, но тогда были нэ лучшие дни моэй жизни. Я была опустошэна.

Ока залпом допила оставшийся эль – добрую половину кружки – и сделала знак Шмулсу, чтобы тот повторил заказ. После этого Извель продолжила:

– Я прэдсказывала людям только страданиэ и боль. Видэла только эти чувства в своэй собственной жизни и надэялась, что смогу освободиться от них, прэдрекая другим напасти. Люди часто плакали в моэй палатке, тряслись от страха, умоляли разглядэть другой исход. Но тщетно. Однажды моэго совета попросил молодой крайниец. Он был хорошо одэт, даже носил очки. Да я впэрвые их тогда увидэла, навэрное. Он нэ хотел знать свою судьбу, он пришэл за совэтом. Он хотэл начать какое-то свое дэло, но всэ нэ рэшался: хватит ли у нэго сил. Я тогда лишь подумала, что это очэредной богатенький бэлый сынок размышляет, торговать ему свининой или говядиной. Но, раскинув карты, очень удивилась. Настолько, что даже нэ стала искать горя в прэдсказании.

«От твоего дела будет зависеть множество жизней. Если верить картам, весь мир, который мы знаем, в твоих руках, – сказала я ему, а потом с горэчью добавила: – Ну и пусть горит синим пламенем. Пусть катится к Войе, обливаясь слезами и захлебываясь кровью, этот проклятый мир…»

Он нэ удивился, Лис. Зато пэрвый из многих взял мэня за руку, и мы проговорили вэсь день и всю ночь. Юноша нэ стал терзать мэня расспросами, просто тихо слушал, как я изливала свою злобу, и был так добр ко мнэ. Имэнно он рассказал, что все люди и события оставляют слэд в нашей душе. Помнишь, я говорила тебе о тени от костра на камнэ твоей жизни? Это ведь нэ я придумала, Лис’енок.

Но я не рассказала тэбе главного. Мастос – а сэйчас я почти уверена, что это был он, – сказал, что только чэловек решает, какую память оставит на камнэ его жизни нэкое событие или друг. Лишь мы рэшаем, покрыть ли свою душу копотью или наполнить ее свэтом. Тая обиду, храня боль и накапливая злобу, мы день за днэм сами осквэрняем свой камэнь. Не успэешь оглянуться, как твой камень души будет настолько закопчен, что на нэм больше не сможет отразиться ничья тэнь. И это хуже, чэм просто умэреть.

– А если человек не принес тебе никакой радости? – тихо спросила я, вспоминая о копоти на собственном сердце. – Как можно сохранить в душе свет, если света и не было?

– Дажэ в самой тэмной ночи есть звезды, Лис’енок. Искать свэт надо не в чужом сэрдце, а в своем собствэнном.

– Так или иначэ, – продолжила Извель, – крайниец спас мэня тогда. Отвэл от края пропасти, в которую я лэтела на своих сломанных крыльях. Иногда обычный разговор можэт отстроить разрушэнное, и во мнэ вновь засияло пламя жизни. Уходя, он вспомнил, что нэ заплатил мнэ за гадание. Я бы и нэ взяла ничэго, такое сильное впэчатление произвел на мэня гость. Но он настоял, хотя и заявил смущэнно, что его кошэлек украли. Ещэ дэнь назад я обозвала бы его лжэцом, но тут лишь сказала, что любой малости мнэ хватит. Крайниец снял браслэт с зэлеными бусинами с запястья и отдал его мнэ. В тот день и каждый послэдующий эти бусины дарили мнэ вэру в то, что нэ бывает пропащих людей, а мэня ждет мой собствэнный путь. Но пришло врэмя, и браслет смэнил хозяина. Отдавая его тебе для заокраинской брони, я была встрэвожена, задавала сэбе вопрос: «Останусь ли я прежней, лишившись его?». Но оказалось, что браслет был просто бэзделушкой, а сила всэ эти годы жила внутри мэня самой.