Не пропадёт, но карьеру закончит на низовых должностях. Пусть не сеет, не пашет, не строит, и дальше гордится общественным строем. Зато дороги станут лучше.

Горбачёв, кстати, на глаза не попадался. Похоже, его нейтрализовали и обезопасили страну от него другие.

И, что любопытно, здесь в 1984 году в кинотеатрах прошёл фильм «Рэмбо», почти весь, вырезали лишь минут десять, обличающий гримасы империализма и показывающий поствьетнамский синдром американских ветеранов. Мне немного смешно представить, как отреагирует цензура, когда в следующем фильме цикла тот же Рембо-Сталлоне начнёт мочить советских солдат. Скорее всего — никак не отреагирует, только из сельских клубов, где гоняют ленты 5−10-летней давности, изымут все сохранившиеся экземпляры первого фильма.

18.

Гонщики

Лукьянов с ходу кинулся обниматься. Разжав руки, первым делом спросил:

— Чего так исхудал? Болеешь?

— Хуже. Поддерживаю форму для Формулы-3. Не знал? Вижу, ты пяток кило прибавил, твоя «рогнеда» и не заметила. «Союз» вдвое легче, каждый килограмм влияет. Стартую с полными баками, ощущение, что рулю бензовозом. А выработает топливо — лёгкий как муха.

У раллийной машины эта разница едва заметна.

Мы стояли с белорусской командой МАЗа у боксов в Тропарёво и дышали ароматом асфальта, разогретого августовским солнцем, на выходные здесь стартовал этап гонки «Золотое кольцо» по центральной части России. Лукьянов был единственный из тех, кто гонял за заводскую сборную в моё время, до назначения на АЗЛК, остальные поменялись.

— Ночуешь в гостинице? Давай ко мне, места хватит. Валя будет рада.

И я тоже был рад. С ним связаны одни из лучших воспоминаний о периоде жизни в Тольятти. А уж сколько всего пройдено-пережито…

— Ты здесь тренируешься? — спросил Яшка. — Классное место. Минское кольцо «Боровая» не сравнить.

— Проектировал гонщик. Точнее — гонщица. Если хочешь, познакомлю. Только чтоб твоя не выдрала остатки волос по возвращении в Минск.

— Что, красивая?

— Как сказать. Фигура вполне. А лицо с ожогами, врезалась в меня при выходе из во-он того поворота, загорелась, — показал кисти рук. — Мне тоже прилетело.

— Что-то такое читал… Но Формулой не особо интересуюсь.

— Как и я — вашими.

Он сдвинул кепку на лоб.

— Слуш, Серёга… Дашь на Формуле прокатиться?

Вздохнул. Отказывать Яшке неприятно, но нужно.

— Прости — нет. Совершенно другая техника управления. Требуются часы занятий, в том числе на тренажёре. Я теперь на «волге» езжу как дедушка-мичуринец, скоростные навыки растерял, перестроившись на Формулу. На спортивной «людмиле» или «рогнеде» пройти Тропарёво не возьмусь.

— Иди ты…

— Зуб даю. Один только пример. Мы привыкли, что на малой скорости дай тормоз в пол — остановится как вкопанная. На большой тормоза так себе, приходится пускать попеременно в правый-левый занос, а то и вообще прибегать к контактному торможению. Прикинь, на Формуле вообще всё наоборот.

— Как? Другие законы физики?

— Аэродинамики. При скорости больше 250 можешь топить педаль в пол, не заботясь, что заблокируешь колёса, они настолько сильно прижаты к дороге, что всё равно проворачиваются. Эффективность торможения зверская! Но по мере снижения скорости — хуже. Ниже 60 километров в час прижимная сила от работы антикрыла настолько незначительна, что покрышки без протектора начинают скользить, они же разогреты, и практически вся трасса покрыта расплавленной резиной как смазкой. Перекинуть ногу с газа на тормоз, передачу с пятой сразу на вторую, это как единое движение, всего за секунду, и за эту секунду ты пролетаешь больше 60 метров! Потом, при выходе из поворота, газ в пол, через две секунды у тебя больше сотки. Ещё несколько секунд — уже за двести, если только какой-нибудь ушлёпок не маячит перед носом. Касаться его нельзя, боковые касания у нас происходят в основном колесом и нередко с потерей этого колеса. Вылет на траву болид переносит, но болезненно, это тебе не «рогнеда» с прыжками через бордюр, ей хоть бы хны. Представил? Вот почему я не сяду в твою. Буду жать педальку, инстинктивно рассчитывая, что она держит поворот и тормозит на высокой скорости как «союз». Давай беречь организмы!

— То есть в ралли ты никогда не вернёшься? — резюмировал Лукьянов.

— Смысла нет. Переучиваться назад — займёт много месяцев, до года. И образ жизни раллиста, уезжающего на многодневки, уже не выдержу. А тут — тренировки в Тропарёво, суббота — квалификация, в воскресенье — заезд. Красота!

— Ещё бы платили как Вильнёву или Просту.

— Раскатал губу! У Формулы-1 другие ставки. Нам до них далеко.

Быть может, доживу до Формулы-1 в СССР, шести- или даже семискоростных коробок передач и электрического сцепления, управляемого кнопкой на руле, а также моторов, раскручиваемых до 17 тысяч. Но мы только первый сезон как выкатили «союзы», куда ещё!

Короче, слегка разочарованный Яша переночевал у нас, утром привёз его в Тропарёво, где увидел мечущего громы и молнии венгерского гонщика (гонки были международные) и настолько невозмутимого Велло Ыунпуу, что даже самый наивный догадался бы — эстонец что-то учудил. Оказывается, венгр обнаружил у себя в номере несколько жаб: в карманах одежды, в ящиках стола, даже в чемодане, выкидывал их всю ночь и, отправляясь спать, снова слышал кваканье ненайденной особы, снова зажигал свет и возобновлял поиски.

— И сколько ты пойм-мал их? — невозмутимо спросил эстонский пройдоха.

— 12! Целых, кур-рва, 12! — голосил мадьяр, хорошо владеющий русским языком.

— Прав-вильно. А змею нашёл?

По утратившей краски физиономии гонщика мы все поняли, что следующую ночь тот не сомкнёт глаз, ожидая змеиный укус. Даже если змеюки, на самом деле, у него в номере нет, по жалобе венгра нашего хохмача запросто дисквалифицируют. Но обошлось.

Они ушли соревноваться, а мне предстояло готовиться к очередной внутрисоюзной гонке Формулы-3, второй после аварии. Подоспел сюрприз, который назвать приятным сложно: у НАМИ-МАДИ снова заявлена Рубец.

Твою мать! Не покидает отвратительное ощущение, что она соревнуется персонально со мной. Преодолела посттравматический синдром и снова ищет приключений на свою маленькую пятую точку. Хоть сам снимайся… Из-за женщины-гонщицы? Ну уж нет.

Наши боксы рядом, перед квалификацией увидел её, спросил:

— Ты же обещала, что завяжешь.

— Это когда лежала вся в бинтах, — беззаботно ответила чертовка. — Послушай, я только в прошлом году участвовала в 11 гонках — союзных и международных. Ни одной аварии! Счастливая полоса по теории вероятности должна была закончиться, и вот… — она показала рукой в перчатке на скулу с некрасивым, хоть и не слишком заметным пятном. — Теперь начат новый отсчёт.

— До следующей чёрной полосы?

— Серёжа! Если бы не грёбаный допотопный утюг, на котором ехал немец, не было бы такого пожара, тем более — взрыва. Да, опасность есть, ты рискуешь не меньше меня. Но одно дело — алюминиевые скорлупки «эстония», сминаемые как газета, и другое дело — карбоновые монококи. Туловище, шея голова как в коконе. Побиться можно, не отрицаю, но погибнуть или покалечиться — практически не реально. В конце концов, это же не Формула-1, у них моторы втрое больше наших, скорости до трёх с половиной сотен, а трассы и меры безопасности те же. Я, не поверишь, тоже жить хочу. Целой.

Отвратительное качество — переводить стрелки. Убитый ею немец виноват⁈ Тем не менее, не стал читать мораль, интересовало будущее, а не прошлое.

— Но ты всё же попробуешь рискнуть. И опять мне сядешь на колесо. Хочешь улететь до Внуково и распугать самолёты?

Она досадливо отмахнулась.

— Клянусь, к тебе вплотную красться не собираюсь. Это хотел услышать?

— Не только. Когда восстанавливал руки после ожогов, и мне сложно было как следует вцепиться в руль, кожа саднила, подумал: а каково женщинам? Это же не «березина» с гидроусилителем, порой и мне приходится так напрягаться, что караул. Если не сумеешь вовремя довернуть?