Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Два пояса смертника, прокручивала она, ощущая дурноту. Два одинаковых комплекта одежды. Два человека, которые были когда-то одним. Ника о чем-то догадалась – Арсеника блуждала во мраке.

Когда от еды остался один лишь запах, она в очередной раз повернула голову, чтобы посмотреть, чем занят Дев. Надеялась, что бессонная ночь и сытный обед окажутся сильнее желания поиграть в телефон, но чуда не произошло. Его пальцы продолжали скользить по экранчику, правда, теперь это происходило не так поспешно. Он явно думал над каждой буквой. Арсеника вытянула шею и напрягла зрение, чтобы разобрать мелкий шрифт.

Мы как два долбаных кота Шредингера, живы и мертвы одновременно, – прочла она, отчаянно щурясь. – Заперты друг в друге, будто в газенвагене, но завтра вскроем себе грудные клетки, – прежде, чем продолжить, Дев несколько раз набрал и стер эти слова, – чтобы узнать, каковы мы на самом деле.

Сохранив сообщение файлом, он куда-то его отправил и запоздало прикрыл телефон рукой, словно оберегая нечто сокровенное.

Мог бы не стараться – Арсеника ровным счетом ничего не поняла, хотя неприятный осадок от прочитанного остался.

Мы заперты друг в друге. Так говорят о том, к кому неравнодушны. О ком-то любимом. Она хотела бы, чтобы речь шла о ней, но это было не так. Дев думал даже не о другой – о другом.

Он же тем временем не останавливался. Встал, извлек из сумки черный маркер – Арсеника похолодела, опасаясь, что он заметит следы обыска, но, видимо, другой слишком сильно завладел его мыслями – и крупно вывел на крышке коробки из-под пиццы очередную шифровку:

Завтра в «киношке». Если нет, я выберу сам.

Интересно, что он будет делать с этой «записочкой»? Размахивать ей над головой, стоя под чьими-то окнами? Арсеника представила себе такую картину и мрачно усмехнулась. В киношке, значит. Хотя почему бы и нет? Дев ведь жил раньше в этом городе. Здесь у него остались старые знакомые, а взрывчатка в сумке, пистолет за пазухой и запертая в кладовке похищенная девушка – не помеха тому, чтобы пригласить какую-нибудь старую знакомую на сеанс. Арсенику это раздражало. Не потому, что приглашенной оказалась не она, но сама возможность проводить время с Девом – где-то кроме съемной хаты, салона его машины или богом забытой дыры у железнодорожных путей – была неизведанной, а потому манящей. Неужели можно обсуждать с ним фильм? Или даже книгу? Гулять по парку, пиная листья? И… говорить? Говорить, не опасаясь насмешки, затрещины, предложения пойти куда подальше? Держать его под руку, ловить на себе взгляды прохожих, смотреть на небо, мерзнуть, забежать в подъезд, чтобы согреться, – и продолжать говорить?

Все это казалось далеким, как мерцание звезд, и недостижимым, как совместное будущее.

Чем дольше валялся в постели Дев, тем сильнее нервничала Арсеника. Он играл, давился кашлем, пару раз глотал какие-то капсулы и постоянно сморкался в салфетки, которые бросал потом прямо под раскладушку. Вскоре там скопилась небольшая свалка. Арсеника закипала от бессильной злости, но ничего не могла поделать. Она думала о Нике, которая наверняка уже решила, что Арсеника ее обманула, и о том, что от Дева так просто не сбежишь. Если бы у нее были деньги! Или хотя бы паспорт… Надо попросить Нику, чтобы та отдала свой – ей он все равно почти уже без надобности. Но куда податься дальше? На вокзал? Ночевать на чердаках? А еда? А горячий душ?..

Все было бы проще, если бы она могла отделаться от Девлинского.

Вот только даже встань он перед ней на колени с мольбой прервать свое жалкое существование, она не смогла бы спустить курок.

В очередной раз взглянув в его сторону, Арсеника не поверила глазам. Осторожно встала со стула и подкралась, чтобы убедиться – вырубился. Рука с телефоном упала на грудь, ресницы еще подрагивали, но дыхание выровнялось и стало глубоким.

Времени на раздумья не оставалось.

Арсеника сдернула со спинки стула его парку болотного цвета – вопреки внешнему виду, та оказалась довольно тяжелой. Обыскивая карманы, она поняла, почему: фонарик, кусачки, права на машину, ключ с брелоком охранной системы, прибор в виде трубки, похожий на высокотехнологичный бинокль, – лишь часть из того, что он таскал с собой. Бумажник оказался во внутреннем. К полному разочарованию Арсеники, наличных в нем лежало немного, а вес и толщину придавали пластиковые карты. Спрятав купюры в задний карман джинсов, она вернула кошелек на прежнее место.

Оставалось прихватить с собой складной нож. Где его взять, она уже знала.

Прежде чем приступить к делу, Арсеника единой затяжкой выкурила сигарету. Затоптав окурок рифленой подошвой дешевого ботинка, она скорчилась возле правого переднего колеса.

Тормозной шланг виднелся совсем рядом. Арсеника просунула руку в отверстие колесного диска и потрогала его пальцами: довольно тонкий, но прочный. Попробовала промять поверхность ногтем, и ей это удалось. Дальше в дело пошел нож Дева. Остро отточенное лезвие вошло в черную резину, как в масло, почти не встретив сопротивления. Арсеника испугалась, что перерезала его совсем, переложила нож в другую руку и снова потрогала шланг. Вляпалась пальцами во что-то влажное и слегка жирное на ощупь, быстро обтерла их о штанину и отошла от автомобиля, снова прикуривая, чтобы унять внутреннюю дрожь.

Сердце колотилось так, словно готовилось проломить грудную клетку и совершить побег.

Досчитав до двадцати, она обернулась. Под днищем оставалось сухо. Все тот же пятачок оттаявшего асфальта – никаких масляных луж, пятен и даже капель вытекшей тормозной жидкости.

Арсеника не знала, скоро ли это случится, когда и где, и успеет ли Дев понять, как сильно он ее недооценивал, но только та скорость, с которой он привык передвигаться по городу, была почти стопроцентной гарантией мгновенного конца, а отсрочка во времени – залогом того, что сама она его не разделит. В этом Арсеника не сомневалась.

«А ты его любишь?..»

Ее имя будет последним, что он вспомнит перед смертью.

Арсеника вернулась в затхлую прокуренную каморку в полной уверенности, что скоро покинет это место. По сравнению с уже проделанной работой освобождение Ники казалось парой пустяков: сдвинуть куртки, отпереть щеколду, позаботиться о том, чтобы Ника выбралась наружу как можно тише, а потом – вместе – на автостанцию. Сесть в автобус, затеряться среди пассажиров, ехать и чувствовать, как с треском натягивается и рвется невидимая нить, связывающая ее с Девом, и дышать, смотреть в окно, всем сердцем любить каждого из хмурых вечерних попутчиков – за то, что стали невольными свидетелями начала новой жизни…

Она успела вернуть в сумку нож и в красках вообразить себе эту поездку, прежде чем что-то с силой ударило ее в основание шеи, и вокруг разлилась темнота.

Божена

Это был монастырь.

В гортани заворочался тяжелый ком с привкусом кислятины.

В детстве Бо каждое лето возили в храм для причастия. Она не имела ничего против лишения завтрака, потому что к ритуалу допускали исключительно натощак, затем долгой поездки на трамвае и пешей прогулки по пустым утренним улицам – только старушки в косынках и длинных юбках, пыльными шторами покачивающихся на их бедрах, составляли в этот ранний час компанию Бо и ее собственной бабушке. С вечера читались «Богородице Дево, радуйся» и «Отче наш». Утром бабушка будила пораньше, чтобы Бо могла умыться и переодеться в чистое. Бо выходила на крыльцо частного дома, с наслаждением вдыхала прохладный, с ароматом отдохнувшей от зноя почвы воздух, косилась на гроздья винограда, манящие влажными от росы ягодами, но сама себя одергивала – нельзя же. Потом они шли к остановке в компании соседок, дожидались трамвая и садились в вагон. Под неспешную бабушкину беседу Бо смотрела на то, как за окном проносятся фонтаны и аллеи. Ей не так часто доводилось выбираться за пределы родного двора, поэтому каждый такой день казался по-праздничному особенным, и она шла, поглядывая в светлое, будто тщательно отмытое перед грядущим причастием небо, и искренне верила в то, что оттуда глядят на нее милые ангелы. «Божена означает божья», – приговарила, подливая масла в огонь, бабушка, и Бо щурилась в тщетной попытке разглядеть Его среди перистых облаков, но видела в лучшем случае точку пролетающего мимо самолета с длинным белым следом позади, а в худшем – вообще ничего.

540
{"b":"954884","o":1}