– Я умерла, да?

Голос с хрипотцой. Низкий, дрожащий. В эту минуту – от явного ужаса.

– Почти, – ответил Игни. – Ты застряла.

– Я не хочу! – Визгливые нотки. Режущие слух. – Что со мной произошло? Это что… я?

Вторая душа отпустил Нику, шагнул вперед. Он был безоружен.

– Я могу тебе помочь.

– Я умерла! – взвизгнула девушка-Есми. – Чем ты мне поможешь?

– Помогу уйти.

Медленно ступая, Игни подошел к ней совсем близко. Теперь их разделяло только лежащее на полу тело самой Лизы.

– Пообещай, что не будешь сопротивляться.

– Я боюсь. Не хочу, чтобы было больно. Я больше не выдержу.

Она дернулась в сторону, намереваясь сбежать, но Игни удержал ее за рукав. Рванул на себя, обхватил, прижал. Ника украдкой за ними наблюдала. Теперь двое казались единым целым.

– Я сделаю небольно. Я умею, – процедил Игни сквозь зубы. Как будто ему самому был невыносим такой тесный контакт. – Ты только не сопротивляйся. Иначе ничего не получится.

В наступившей тишине отчетливо слышался каждый шорох. Вторая Лиза учащенно дышала. Но уже не плакала.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Ника шевельнулась – ноги затекли. Игни обернулся на звук. Похоже, он вообще забыл, что она тоже здесь.

– Выйди, – попросил он негромко. – Подожди меня на улице. Не надо тебе на это смотреть.

Ника и сама не хотела.

Кое-как она доковыляла до выхода, то и дело оступаясь на осколках битого кирпича, выбралась наружу, держась рукой за стену, и тут же сползла по ней на верхнюю ступеньку крыльца.

Судорожно сглотнула, борясь с тошнотой.

Игни был последним, кого Лиза обнимала перед уходом. Ее последним парнем.

Так больно, наверное…

Он задержался ненадолго. Выходя, едва не споткнулся о съежившуюся на крыльце Нику.

– Надо позвонить в полицию, – сказала она блеклым голосом.

– Сам все сделаю.

Он продолжал стоять на месте. Пощелкал зажигалкой. Ника ощутила табачный дым.

– Это была ее душа?

Помолчал, сделал несколько затяжек. Выдохнул в сторону.

– Не душа. Есми.

Гадкое слово.

– Душа бесплотна, – пояснил он. – Есми выглядят так, как выглядели люди при жизни. Они думают, что все еще живы. Они… просто Есми, ну, как тебе еще объяснить?

Можно вообще ничего не объяснять.

– Почему ты не нашел ее раньше? Почему только сейчас?

– Ты уже спрашивала. Это сложно. Ты не поймешь.

И он пошел прочь. Как ни в чем не бывало. Словно не побывал только что там же, где побывала она.

А Ника впервые в жизни пожалела, что не курит.

Итак, мы перешли от обороны к наступлению. «Мы» – это, разумеется, Князев. Вооружен, как морпех, и очень опасен. Посмотрим, что у него тут за арсенал… «Мифы русского народа». М-м, ценно. «Славянская мифология». Не книга, а кладезь полезной информации. И – барабанная дробь – «Энциклопедия русских сказок»!

Ранен и убит.

А я-то гадал, чем он себе мозги фарширует вот уже несколько дней. Решил убедить себя в том, что я – сказочный персонаж? Типа уйдите от меня, большие серые пятна…

Хотя черт с ним, пусть побалуется.

Думая так, наворачиваю круги между могилами. На этот раз остановились в какой-то глуши. Ни живых, ни мертвых. Вот и приходится на кладбище ошиваться. Здесь, наверное, лет тридцать никого не хоронили. Потому что лет тридцать как некого хоронить.

Только зря время трачу. Пусто, стерильно даже.

Возвращаюсь. Просто иду и смотрю по сторонам. От самого кладбища мало что осталось. Еще немного, и лес скроет остальное. Решетки, служившие когда-то оградами, лежат вповалку. Трава пробивается сквозь прутья. Могилы сровнялись с землей. Редкие кресты. Обломки гранитных плит.

Ну, думаю, начитается он этой мифологической фигни – дальше-то что? Бабка ведь не просто так ее подсунула. А зачем – не знаю. Да вот так, не знаю, и все. Пока они с Князевым шептались, я… Отсутствовал, короче. Все дело в том вареве, которое он у нее пил. Мозговышибательная дрянь. Хоть в комитет по защите прав вторых душ жалобу подавай.

Шучу неумно. Никто меня не защищает. Сам за себя.

Ладно, к черту, привычно отмахиваюсь я от лишних мыслей и почти уже ухожу, когда вдруг слышу его.

Очень тихий. Далекий. Но в окружающем звуковом вакууме мне хватает и этого.

Плач Есми.

Он не здесь, не на кладбище. За территорией. Причем с противоположной стороны.

Суицидник, что ли?

Делать нечего – двигаю туда. Если повезет, то даже возиться не придется.

Замечаю издалека. Суицидник, точно. Суицидница.

Алое платье в белый горошек. Старомодное, в пол. Черные волосы, сама бледная, как все Есми, с бесцветными глазищами. Бежать не пытается. Ждет, пока подойду.

Ну, разумеется… Петля на шее. Зрелище еще то. Когда я приближаюсь, она доверчиво протягивает мне конец веревки.

Сколько же тебе было, когда ты… Четырнадцать? Пятнадцать?

Я понимаю, чего ты хочешь. Я, в общем, хочу того же. Просто как-то… тоскливо и тошно. И ты еще тут со своей веревкой.

Сам же не хотел возиться. Вот, получай – легкая добыча…

Ты глядишь на меня – взгляд Есми это нечто особенное, все вы смотрите, как на последнюю надежду, а потом нападаете со спины, – а я… ну, не могу. Не голыми же руками тебя убивать. Черт, платье это… в горошек… Детское какое-то… И нечего так смотреть, хоть бы зажмурилась, что ли, даже приговоренным к расстрелу перед казнью мешок на голову надевают. Чтобы они не видели глаз палача. Или наоборот?

Беззвучно шепчешь одними губами. Разбираю почти машинально. Это несложно: «Со-ня. Со-ня».

И я не выдерживаю. Сам накрываю ладонью твое лицо. И делаю то, о чем ты просишь.

Затягиваю петлю.

Изнанка. Я верю, что там лучше, чем здесь, на лицевой стороне. Потому что иначе давно бы сделал то же самое с собой.

Спи, спи спокойно… Уже все.

Бегом возвращаюсь к тому месту, где оставил мотоцикл. Внутри пустота, но это нормально.

Шарю по карманам в поисках ключей и только тогда понимаю, что до сих пор держу в руке обрывок веревки. Твою ж…

Тишину взрывает рев двигателя. Свет фар в спину. Очень надеюсь, что мимо, но не тут-то было. Мои желания редко исполняются.

Тормозят. Выходят. Пятеро. Черт принес, иначе не скажешь.

– Эй, пацан, ну-ка, сюда поди!

Музыку врубили, нарочно слепят дальним. Подхожу. Тот, кто позвал, ниже меня, но в плечах раза в два шире. Бритый череп, руки в карманах. Надо думать, у него там не телефон и бумажник.

– День, – говорит, – сегодня какой-то стремный.

– Хочешь следующий в больнице встретить? – ухмыляюсь я.

Оценили юмор. Гогочут так, что даже музыку заглушают.

– Ладно, – вдоволь насмеявшись, продолжает низкорослый. – Гони ключи от своей табуретки и проваливай отсюда на все четыре. Даже догонять не будем.

– Зато мне твое ведро даром не нужно, – отвечаю на его же языке. – Поэтому проваливай просто так.

Группа поддержки снова ржет хором. А этот прямо на глазах мрачнеет. Рычит:

– Ты че, пацан, неубиваемый? Да ты хоть знаешь, что я с такими делаю?

Я знаю другое. Что завтра для него не наступит. Ни для кого из них.

Он только думает о том, чтобы напасть, а я уже нападаю. Он только собирается вытащить из кармана руку с кастетом, а я уже слышу, как звякает, разматываясь, цепь. Привычная тяжесть в ладонях.

Шаг. Еще. Голова отключается. Тело знает, что делать дальше.

Я разбиваю фары их машины. Обе – одним ударом. Осколки пластика брызжут во все стороны. Свет гаснет. По контрасту темнота становится еще чернее. Музыка по-прежнему орет. Так интересней.

Я их вижу. Они меня – нет. Так тоже интересней.

Замах – бросок.

Воздух полнится ругательствами. Через секунду добавляются крики. Через две слышатся стоны и снова ругательства. Еще немного, и настанет тишина. Думаю только об этом. Внезапно резкая боль пронзает затылок. Как будто с высоты об асфальт приложился. Даже не помню, когда в последний раз страдал мигренью. Да никогда!