Пять «аскеров» отправились за рубеж, из-за остальных пяти я выдержал очередной бой, настаивая, чтоб их отдали в расквартированную в Азербайджане воинскую часть, в крайнем случае — в милицию, то есть для работы в реальных условиях с фидбэком о выявленных эксплуатационных недостатках. Оказалось, все пять уже обещаны «большим людям».

Я пробился к Алиеву на личный приём. Он несколько раз повторял: если что-то пойдёт не так, звони мне напрямую, но я не злоупотреблял, это был всего второй раз, первый касался навязываемых заводу кадров из числа родни этих «больших людей».

— Гейдар Алиевич! А если кто-то из ваших «больших людей» просто убьётся на сырой машине? Вспомните, сколько мы раз переделывали «руслан», пока я не пригнал вам первую партию из Ижевска, уверенный, что сам не погибну в пути и вас не подведу.

— Но вы же проверяли пробную партию?

— Да, лично. Но я не знаю, не треснет ли рама после 5 тысяч по горным дорогам. Не перетрётся ли тормозной шланг, потому что проложен со смещением на сантиметр по сравнению с «тойотой». Крепёжное отверстие смещено на миллиметр, возникнет напряжение в металле, потом скажется усталость металла, и рычаг оторвётся на скорости 120, представляете? Для того и замучиваются до смерти опытные партии. Потом предсерийные, то есть собранные уже на конвейере, но малым числом, чтоб выявить недостатки технологии сборки. Мы сделали машину меньше чем за год! А это не клон «тойоты» один в один, и дальше мы будем вынуждены ещё больше отходить, переводя на советские комплектующие. Пока не отработаем на совесть, прошу во имя Аллаха, Христа или товарища Карла Маркса не подпускайте к «лейле» сына или кого-то из близких. Не отмолим этот грех.

Видно невооружённым глазом: первый секретарь сам приложил руку к распределению первой блатной пятёрки. Очень не хотел уступать. Наверно только упоминание сына, а, быть может, Аллаха, я так думаю, сподвигло его пойти на попятную.

— Когда я им могу обещать?

— Через год… Примерно. Скажите, что для особо ответственных товарищей оборудуем внедорожники кондиционерами. Импортными, не бакинскими, простите.

— Конечно! — в плане выбора кондишнов Алиев был полностью со мной солидарен. — Хорошо. Ещё один вопрос, Сергей Борисович. На заседании Политбюро поднимался вопрос об участии сразу трёх советских команд в ралли Париж-Дакар. Вы в курсе?

— Конечно. Сам тренирую команду, представляющую УАЗ. Разумеется, от УАЗа только кузова, и то переваренные.

— Вы не поедете в Париж?

— Я — невыездной после скандала в Румынии… — замялся, а потом сказал себе, что нет резона таить свои планы. Иначе не объясню впоследствии, почему на месяц исчез с радаров. — Но, честно говоря, пытаюсь попасть в команду. Под видом эстонского гонщика Яакко Туманена.

Вкратце рассказал, отчего отлучён от заграничных турне и как намерен изображать эсто-онца.

— Вот почему у вас поросль на лице как у бродяги… Сергей Борисович, кто ещё в курсе вашей инициативы о подмене штурмана?

— Только заведующий отделом ЦК автомобильной и сельскохозяйственной промышленности Игорь Иванович Милишкевич.

— Знаю его.

— Он пока не дал согласия. С кем ещё поделился моим предложением — не могу знать.

Алиев катнул по поверхности стола карандаш и сунул его в письменный прибор. Что-то обдумывал и занимал руки простым действием.

— Мне он не откажет. Езжайте, но с условием: когда начнётся массовый выпуск «лейлы», подготовьте заводскую команду по ралли, — он, сверлящий меня довольно тяжёлым взглядом, вдруг улыбнулся и добавил: — Немного подправим нос, перекрасим волосы, будете заправским гонщиком родом из Азербайджана!

Могу только догадываться о тузах в его рукаве, возможно — какой-то КГБешной компре на бедного Игоря Ивановича, только тот при следующей нашей встрече до приторности стремился быть милягой.

— Опытный спортивный юрист подсказал выход, если вас разоблачат. В заявке команды указаны только имя, фамилия, название команды, страна. Имеет же право советский человек поменять имя? Отныне ты — Яакко Туманен 1950 года рождения, уроженец Орловской области, отец троих детей. Тот эстонский Яакко на два года моложе, холост, бездетен, родился в Таллинне. Поэтому если у кого-то возникнут вопросы, то выходит — просто попутали. Мало ли в СССР Туманенов?

Мало ли в Бразилии Педро?

И последний вопрос: интересно, это Алиев ему ввёл в уши про юридический крючок или количество посвящённых в нашу странную тайну растёт?

Не важно, я — на ралли. Моя опала со смещением с поста и тут сыграла в плюс. Скандал с директором АЗЛК или с замминистра — это эпик фейл государственного масштаба. А какой-то директор ЦКБ…

Лишь бы, раскусив подмену, меня не прихлопнули.

А как Вале сообщить? Моя небритость и нестриженность уже вызвала вопросы. Пожалуй, тянуть не стоит.

Эпилог

Январь в Париже ничуть не напоминал хвалёную еврозиму, минус стоял конкретный, и я шастал в трикотажной маске, весьма напоминающей балаклаву ОМОНа, только белую, с протяжным прибалтийским акцентом объясняя, что у меня «холодо-овая аллергии-ия». Эрнест Сергеевич Цыганков, более чем хорошо знавший меня по прежним заездам, называл её «воспалением хи-итрости». Журналисты осаждали, но за наш экипаж отдувался Велло, сыпал шуточками и розыгрышами, его моментально полюбили, а мне куда проще было отсидеться в тени этого трындюка-задушевника.

Наконец, погнали. Предупредил о прошлой засаде с парижскими полицейскими, и что скорость на выезде из города лучше держать в пределах нормы. Кому я это говорил? Он объехал пробку по встречке и притопил на всю мощь форсированного мотора, раскрутив тойотовский дизель до вполне бензиновых 5 тысяч. Как было сказано в моём пророчестве, на полной скорости подлетели к патрульной машине, коп, похоже, охренел от цифр на радаре и с запозданием на какую-то секунду кинулся наперерез, размахивая жезлом… Едва успел отскочить назад.

— Ыунпуу! Сойдёшь с дистанции на первом же участке! Полиция срисовала твой номер!

К искажённому радиопередачей голосу Эрнеста примешался вертолётный звук «хлоп-хлоп-хлоп». Начальник стада висел над нами и злился. Зато точно не превратит стрекозу в такси для богатых журналюг, как поступил прошлый командующий автопробегом.

— Это не я, — как ни в чём не бывало ответил Велло. — Наверно, Стасис шалит.

— Номерной знак! — надрывался Цыганков.

— А-а, знак… Не-ет! Наш я залепил изолентой.

У меня мелькнула не самая радужная мысль, что не доеду до Дакара не из-за поломок или разоблачения подмены, а чисто из-за эстонского хулиганства. За езду без номерного знака или со спрятанным знаком французские правила предусматривают какой-то ощутимый штраф. Возможно, это кого-то волновало, но не напарника.

Если кратко, то на первый КП мы пришли быстрее мотоциклистов, стартовавших раньше легковых машин, то есть сравнительно лёгких внедорожников 4×4, как наши. Все крупнее трёх с половиной тонн участвовали как грузовики. Хорошо, что правила ралли предусматривали штраф только за превышение времени прибытия на КВ, а не за приезд на 40 минут раньше.

Потом делились, на допах я штурманил, пересаживался за руль между допами до Марселя, и к погрузке на корабль наша пара удерживала лидерство, а доблестные гоночные УАЗы («гоночный УАЗ» звучит глупо и по-прежнему режет ухо) удерживали перевес в командном зачёте. Но перед началом африканского куска, куда более протяжённого, чем европейский, Цыганков выкатил ультиматум: все три четвёрки катят вместе. Добавил:

— Тебя, Велло, и тебя, Яакко, это тоже касается.

Если убрать стёб, с которым он произнёс «Яакко», в переводе с цыганковского на общедоступный это означает: держи эстонского сумасброда в узде, если это вообще возможно.

Началась пустыня. Больше всего ощущалась разница с предыдущим рейдом в комфорте. МАЗ — это просто корабль, УАЗ рядом с ним — жестянка. Пришлось пожертвовать даже возможностью установки кондиционеров, поливали маски водой, чтоб она, испаряясь, охлаждала лица.