И окинул популяров свирепым взглядом. Те переглянулись:

— Мы не оставим нашего господина. Мы клялись защищать его! — трое молодчиков в шароварах были или действительно преданными людьми, или — боялись гнома больше, чем неведомой опасности на Святой Отмели. — Мы пойдем с нашим господином!

— Я не гарантирую вам безопасность, — пожал плечами Рем. — Только Фридриху. Его я смогу уберечь… Наверное. По крайней мере — постараюсь. Если пойдете — вы делаете это на свой страх и риск. Решайте сами. А теперь — собираем лагерь! До темноты мы должны спуститься в предгорья и найти место для фургона. Зая?

— Я всё сделаю, — кивнула девушка, чуть прикусив нижнюю губу. — Только мне нужно будет полчаса или час без тряски. И хорошее освещение.

— Отлично, тогда приступай прямо сейчас, а я уберу здесь, — кивнул Рем Тиберий Аркан Буревестник, Командор ордена Красного Зверобоя, герцог Аскеронский и сын Деспота Ортодоксов Запада.

И пошел мыть посуду.

Популяры все-таки навязались за ним, и кто угодно, кроме Аркана мог бы занервничать: а ну, как они хотят убить его? Однако, Буревестник очень хорошо представлял себе свои возможности как мечника, и умел обращать внимание на детали. Мечи на поясах у отпрысков тимьянских нобилей висели крепились на пояса явно для парада, а не для боя. Статусная и дорогая одежда сидела так, чтобы скрадывать недостатки фигуры, а не подчеркивать ее достоинства, и уж тем более — не служить защитой. Одышка при ходьбе, предназначенная для верховой езды обувь на каблуках и, — о Боже! — у них не было шлемов!

Как отличить пижона от бойца? Боец будет в шлеме. Развевающиеся волосы и огонь в глазах — это прекрасно, но так ведут себя только идиоты. Буревестник и сам понимал, что вел себя как идиот еще года два или три назад. И шрамы на лице и под волосами — отличное напоминание об этом. Так что теперь Рем всегда предпочитал защищать голову, хотя и не любил забрала и тяжелые глухие шлемы, предпочитая ортодоксальные шапели или обычные солдатские салады. Эти модели обеспечивали неплохую защиту и не были излишне тяжелыми, хотя поля шапели и доставляли определенные неудобства во время мечевого боя.

Молодые популяры шлемов не носили. Красный Дэн Беллами и его банда гезов, щеголявшие в морионах, подняли бы своих единоверцев на смех. Аркан этого делать не стал — над этими людьми он был не властен, а, соответственно, не нес за них никакой ответственности. Рем сказал только:

— Спрячьте украшения и снимите перья с беретов, чтобы вас не заметили.

— К-к-кто? — удивленно переглянулись тимьянцы.

Однако, Аркан принял у Габи сумку со склянками, кивнул Ёррину и махнул рукой, предлагая желающим следовать за ним. Вермаллен-младший решительно выпятив нижнюю челюсть зашагал следом, ориентируясь на долговязую фигуру мнимого башелье Беллами. Что вообще было в голове у этого юноши? До какой степени отчаяния нужнодойти, чтобы видеть спасение в человеке, главными заслугами которого были убийства эльфов, издевательства над волшебниками и организация погромов и массовых беспорядков? Ведь Ромул Беллами ничем больше известен-то и не был!

Над всем этим Аркан размышлял, шагая вниз, к заливу Устриц. Дороги тут как таковой не имелось- каменистые холмы предгорий поросли невысокими, искривленными и изуродованными неведомой силой деревцами, угадать в которых ранее произраставшие здесь плодовые сады было практически невозможно. Солнце стремительно опускалось в море, кажется — только только светило коснулось краешком горизонта — а вот уже и последние лучи его едва-едва разгоняют вечерний сумрак.

— Куда мы идем? — пыхтя, догнал Буревестника Фридрих.

— Мы идем смотреть на Ковчег, — спокойно ответил Аркан.

— Но… Он разве…

— Он сохранился лучше всех остальных, — взгляд аскеронца был хмурым. — Слишком хорошо. И вот что — кончайте болтать, пока мы не пребудем на место. Держитесь рядом со мной и молитесь. Молитесь так, будто от этого зависит ваша жизнь. Пусть и ваши спутники молятся — будем надеяться, вера будет искренней, и Творец услышит и защитит вас, несмотря на то, что вы популяры.

— Почему же вы говорите только о нас? Вам разве не нужно тоже…

— Что — тоже? — постепенно холмы сменились прибрежной низменностью, на которой тут и там виднелись полуразрушенные постройки — остовы построек аббатства, странноприимных домов и оптиматских церквей.

— Тоже — верить? — наконец озвучил свою мысль популяр.

— Верить… Верить нужно, если чего-то не знаешь доподлинно, — проговорил Аркан останавливаясь. — Я не верю. Я знаю! Взгляните!

И указал на некое темное пятно в глубине залива. Популяры проследили взглядами за рукой своего провожатого и глаза их расширились: остов гигантского корабля вдруг начал светиться, зажигался свет в окнах-иллюминаторах, по кромке палубы пробегали невиданные разноцветные огни, ржавый исполинский корпус преображался, светлел… Давно сгнившие надстройки и невиданные металлические приспособления как будто вырастали из праха, придавая Ковчегу целостный и величавый облик. Странные лучи били в темное небо прямо из верхней палубы, заглушая звездный свет… И вдруг в ночи раздались сначала странные, чуждые человеческому уху аккорды музыки, а потом — притягательный и в то же время пугающий женский голос, который так и хотелось назвать ведьминым, запел что-то на одном из древних диалектов.

— …Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего… — губы Аркана уже шептали слова псалма, а ноги несли его к укрытию.

Мощной затрещиной он увлек за собой младшего Вермаллена, и популяр с противоестественно искривленным лицом, рухнул рядом с Аскеронским герцогом куда-то внутрь развалин древней часовни. Куда пропали его спутники — понять было невозможно.

— … Я ХОЧУ ТВОЮ ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ! — скандировал на древнем диалекте женский голос с Ковчега. — Я! ХОЧУ!

Фридрих Вермаллен приподнялся — и увидел там, на палубе, роскошную публику в странных одеяниях. Прекрасные женщины в вызывающе-развратных нарядах, мужчины — ухоженные и знающие себе цену, они веселились и танцевали, и наслаждались яствами и напитками, и совокуплялись, и предавались всем мыслимым удовольствиям.

— Что, Фридрих, не молишься? — прорычал Аркан. — Где твоя вера? Повторяй за мной, популяр, повторяй если хочешь жить и остаться человеком! Творец — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим…

Голос Буревестника вдруг напитался внутренней силой, шепот его гремел, подобно шуму приближающейся грозы, и Фридрих, превозмогая страшное желание встать и пойти туда, к Святой Отмели, к тем людям на корабле, вслед за проклятым еретиком, ортодоксом из Аскерона, стал сначала едва-едва, а потом все более отчетливо и чеканно проговаривать слово за словом:

— … подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего!

И едва последние строчки псалма были прочитаны, как с глаз Вермаллена вдруг упала как бы призрачная пелена — и он увидел. Увидел, то, чего никогда в жизни видеть не хотел, и чего не забывал никогда после.

если хотите песню и общее настроение происходящего — например вот https://rutube.ru/video/6aca651a326f82cbce64170d06f0daf4/?&utm_source=embed&utm_medium=referral&utm_campaign=logo&utm_content=6aca651a326f82cbce64170d06f0daf4&utm_term=yastatic.net%2F&referrer=appmetrica_tracking_id%3D1037600761300671389%26ym_tracking_id%3D5705914244165689136

и представьте, что подумал бы человек со средневековой психикой обо всем об этом)))

— Они пошли к кораблю, и эти бестии — встретили их… Встретили их! — бормотал Вермаллен. — Встретили…

— Зая, дай-ка ему териака, — попросил Рем.