А я вот не помню, чтобы давал какие-либо «слова» и обещания Куракиным. Думаю, это некая вольность в понимании моих обязанностей перед Алексеем Борисовичем. Но сейчас не тот момент, чтобы подобные вещи выяснять. Да и пока судьба нас с Куракиными не разъединяет.

На обед я никого не ждал, напротив, сам собирался с завтрашнего дня начинать посещать всевозможные обеды, чтобы заручиться поддержкой, ну и напомнить о себе некоторым важным людям. К примеру, нужно поспешить к господам Голубцову и Васильеву, чтобы они узнали о вероятном назначении именно с моих уст. Нужно еще в обязательном порядке посетить Державина и вручить ему подготовленные к Рождеству подарки в виде замечательных самопишущих перьев. Ну, и так, по мелочи.

А на обед было все достаточно скромненько, пост же нынче. Но, капустных котлеток, да постных блинчиков найдем. Сам-то я не особо пощусь. Все-таки каждый день стараюсь дать себе нагрузку, а для этого нужны белки, полноценные медленные углеводы и все в таком духе. Но, для Александра Борисовича Куракина потерплю. А чуть позже кусок отварной говядины будет мной употреблен.

Впереди новый этап моего становления, нужно до Рождества успеть многое. Я, наконец, собираюсь стать еще и ученым. Трактаты по математике и по физике уже напечатаны и скоро будут в продаже. Пусть академики обижаются, что с ними не подискутировал, но не было времени на это.

А имя Сперанского станет известно и заграницей, что не позволит меня далеко засылать. Ученые той же Англии, или еще откуда, будут требовать у русского императора показать гения. Ученые, они ведь частенько с придурью, могут и додуматься у Русского Императора что-то или кого-то требовать. А вот государи наши ревностно берегут репутацию России в Европе, что мне на руку.

И вот он я, Сперанский Михаил Михайлович, действительный статский советник, директор Уложенной комиссии, учредитель Военторга, Русской Американской компании, поэт, политический аналитик, математик, физик и прочее и прочее. Кабы титул не стал длиннее императорского. Ах, да! Еще товарищ генерал-прокурора Нижегородского наместничества, надеюсь, что в будущем жених прелестницы Катюши Колывановой.

Эпилог

Петербург

21 декабря 1796 года

Сегодняшнее собрание в Зубовском особняке на Мойке было более организованным и представительным, чем месяц назад. Тогда, под впечатлением от первых итогов Кавказской войны, собравшиеся у Николая Ивановича Зубова больше были похожи на обиженных детей, у которых забрали любимую игрушку. Но не как не на составителей заговора против государя.

Как же, Валериана Александровича Зубова — надежду клана — отлучили от армии. И не было кому и заступиться за инвалида. Никто громогласно не выразил сожаление о том, что Валериана не только с позором отозвали из войск, но и лишили назначения. Теперь он генерал без службы. При этом официальной отставки не получил, как и понижения в чине. Издевательство какое-то, да и только.

Не появились люди, которые бы громко выразили свой протест подобному, но шепотки появились. Те, кто боялся и шептать о своей солидарности с Зубовыми, старались намекнуть на такие обстоятельства. Ну а кто шептал, тот с каждой новой встречей, делал это все громче. Особенно повышению тону разговоров способствовал выпитый алкоголь.

Сегодня собрание было более официальным и уже имело чуть больше отличительных черт от простой попойки. Прибыли новые люди и впервые прозвучало…

— Я готов на то, чтобы смещать императора. Я прибыл служить Екатерине Великой и определенно иной России. На троне сумасброд! — сказал генерал в отставке Леонтий Леонтьевич Беннигсен.

Левин Август Готлиб Теофиль фон Беннигсен, уроженец английского Ганновера, был всего как две недели в отставке. Генерал проявил строптивость, и никто не стал его уговаривать остаться на службе. Идет массовое сокращение в армии, так что одни генералы довольны, что иные сами уходят.

Не только Беннигсен сейчас оказался недовольным царствованием Павла Петровича. И причины тому были свои, у каждого особенные. Это пусть обыватели нервируются новыми указами государя, такие, как Беннигсен раздражаются иным — неблагодарностью.

Екатерина Алексеевна всегда одаривала подарками, деньгами, наградами, за даже незначительные успехи на войне. А тут: взятие большой крепости Дербент, разгром персов в битве под Урмией… Но что получил он, Леонтий Леонтьевич за то, что принес такие вести? Ему была объявлена высочайшая благодарность с вручением бриллиантов на уже имевший ся орден Святого Владимира.

Ранение правой руки, не слишком обременительное, сразу же стало для Беннигсена поводом подать в отставку. Хотя все знали, что Леонтий Леонтьевич проявлял свою обиду. И вот что характерно — никто не считал Беннигсена снобом, или человеком, совершающим необоснованные поступки. За добрые вести, в древности называемые «сеунч» положено одаривать.

Некогда майор Румянцев принес вести императрице Елизавете Петровне о победе над шведами и сразу стал генерал-майором, получив дивизию в командование. Тот же Петр Александрович Румянцев нынче имеет несчитанные площади земли, десятки тысяч крепостных, целые города в управлении, хотя сильно погрузнел и отошел от каких бы то ни было военных дел.

Беннигсен, как и другие высшие офицеры поспешили с выводами. Павел Петрович, на самом деле, хотел отблагодарить всех воинов, участвовавших в Кавказской войне, но после того, как на персидский престол взойдет ставленник России Муртаза Кули-хан и будет заключен выгоднейший мирный договор, по сути, ставивший Иран в полувассальное положение от Российской империи. Военные же считали, раз русские войска в столице Ирана, городе Исфахан, то армия свою работу выполнила, и пора бы раздать подарки.

Между тем, ганноверский офицер на службе России, Беннигсен, был так засыпан подарками ранее, что ни один барон в Ганновере не мог бы похвастаться подобными богатствами. Он только успел вступить во владения огромными территориями в Белой Руси, дарованные ему только полтора года назад еще Екатериной. Это были земли с более чем тысячей крепостных в Слуцком уезде. Были дарованы Леонтию Леонтьевичу и иные поместья, а так же большие деньги на устройство своих земель.

Император об этом знал и посчитал, что уже слишком облагодетельствован сей офицер. Как для только что ставшего генерал-майором, так и сверх нужного получил ганноверец на русской службе.

А еще Леонтий Леонтьевич продвигался по карьере Зубовыми, прежде всего Валерианом Александровичем. К чести Беннигсена, он после смерти императрицы был одним из тех немногих, кто не стал напоказ отказываться от дружбы с Зубовыми, напротив, демонстративно, навещал лежавшего Платона, чем заслужил тихое, негласное уважение в некоторых армейских кругах.

— Я рада приветствовать всех вас, господа, в доме моего горячо любимого братца, — провозгласил тоненький голосок, тоненькой женщины, но с толстыми нервами и с мужской решимостью.

Ольга Александровна Жеребцова, в девичестве, Зубова, в последнее время все больше начинала влиять на весь клан Зубовых, к которым относятся немало и других фамилий. Эта женщина, мало того, что сама имела сильный характер, так и не скрывала своей связи с Чарльзом Уитвортом, являясь чуть ли не главным доверенным лицом английского посла в России. И любовная связь между Ольгой Александровной и Уитвортом, лишь некоторое побочное явление, без которого они могли бы и обойтись. Эти отношения не были страстью, если это только не страсть к Англии и желание вернуть силу рода Зубовых.

— Ольга Александровна, уже только для того, чтобы увидеть вас, стоило прийти в этот дом, — сказал на английском языке Леонтий Беннигсен, так и не удосужившийся выучить русский язык, меж тем ожидающий от русских правителей подарков.

— Я знакома с вашей супругой, генерал, эта женщина может и волосы мне повыдергивать только за флирт с вами, — сказала Жеребцова и все присутствующие засмеялись.